Как известно, ложь, повторяемая тысячу раз, не становится правдой, но чем больше повторяешь самую чудовищную ложь, тем больше людей начинают в нее верить. И входит эта ложь в подсознание, как индивидуальное, так и коллективное, и оседает там, и пускает корни ... и как же трудно потом ее оттуда выкорчевать!
Даю я интервью известному лондонскому музыкальному критику Норману Лебрехту. Рассказываю ему про то, что в своё время Хренников помог нашей семье получить новую - лучшую - квартиру. Смотрит Лебрехт на меня, как баран на новые ворота, и спрашивает: "А почему он это сделал? ''. Ну, объясняю, что понравилось Тихону Николаевичу, как я играю, и захотел человек мне помочь. Через несколько недель читаю в статье Лебрехта: "Сталинский аппаратчик помог семье Кисиных...". Ну, что ты будешь делать?!
Разговариваю с одним французом из музыкального бизнеса. Всплывает в разговоре имя Хренникова. "Да-да", - подхватывает мой собеседник, - "я как раз недавно смотрел по телеканалу ARTE фильм, где о нём много говорилось, рассказывалось про всё, что он сделал..." - и дальше выясняется, что говорилась всё та же набившая оскомину дребедень: сталинист, травитель Прокофьва-Шостаковича и пр. "Я", - отвечаю ему, - "Хренникова лично хорошо знаю - и он замечательный человек! Он очень много добра сделал, очень многим людям помог!". Месье совершенно ошарашен: "Но ведь, кажется, его отношения с Шостаковичем были не такие хорошие?". "Возможно", - отвечаю, - "и что из того? Вы много знаете людей, у которых со всеми были бы хорошие отношения?''. На сём разговор закончился.
Вскоре после того, как Тихона Николаевича не стало, представительница моего менеджмента в Нью-Йорке сообщила мне, что корреспондент газеты "Бостон Глоуб" пишет статью о Хренникове и хотел бы поговорить о нём со мной. С удовольствием, отвечаю, пускай завтра же позвонит. Позвонил на следующий день милый молодой человек, сказал, что хочет постараться объективно осветить личность Хренникова и потому берёт интервью у многих людей, знавших его. Поговорили мы с ним как минимум полчаса; правда, весь наш разговор отразился лишь в одном предложении в его статье:
"Российский пианист Евгений Кисин твёрдо защищал репутацию Хренникова, рассказывая, как он благодарен ему не только за то, что тот помог карьере Кисина, но и за то, что помог его семье получить новую квартиру недалеко от центра Москвы - до того они жили на окраине..."
Рассказал я подробно о моём знакомстве с Тихоном Николаевичем, обо всём, что он для меня сделал. Начал меня журналист спрашивать, что я думаю по поводу прокофьевско-шостаковичевских дел. Я ответил: вроде бы, даже дети знают, что о людях надо судить не по словам, а по делам. Вот российские сталинисты - судят о своём кумире не по документам, свидетельствующим о его преступлениях, не по воспоминаниям приближённых к нему людей, а по тому, что он говорил в своих публичных речах и писал в статьях. Так же и с Хренниковым, только с обратным знаком: на основании его речей (которые он и не сам писал) утверждают, что он травил Прокофьева и Шостаковича. Но ведь в таком случае получается, что Прокофьев с Шостаковичем сами себя травили: они же "признавались" и каялись! А кроме речей - есть ли какие-нибудь факты, свидетельствующие, что Хренников "действием" и по собственной инициативе травил этих великих композиторов? Мне о таковых ничего не известно - зато знаю, что Хренников очень многим людям бескорыстно помог, даже рискуя при этом собственным благополучием, если не ещё бóльшим (когда евреям помогал в последние годы жизни Сталина).
Тут мне корреспондент не возражал, и потом написал в своей статье такую фразу: "Даже самые суровые критики Хренникова признают, что вряд ли он мог отказаться от поста главы Союза композиторов, когда его назначил на этот пост сам Сталин, и что, наверное, он не сам писал свои ранние речи".. Мда-а-а... Как сказал один американский публицист, "если факты - вещь упрямая, то логика просто мстительна по отношению к тем, кто её игнорирует". Конечно, "самые суровые критики" вынуждены вставлять здесь такие словечки, как "вряд ли" и "наверное", - ведь если не мог отказаться от назначения и сам не писал своих речей, то логический вывод из этого следует только один:
НЕ В ЧЕМ ХРЕННИКОВА ОБВИНЯТЬ! НЕ В ЧЕМ!
Тогда бостонский критик говорит мне: "Но Хренникова обвиняют также и в том, что он в 70-е - 80-е годы притеснял авангардистов: Шнитке и других. Вы об этом знали, когда жили в России?". Я сказал, что не знал; потом, уже после интервью, вспомнил, что кое-что уже знал в те годы, и послал своё воспоминание "вдогонку" по электронной почте - однако содержание моего письма не нашло отражение в статье, напечатанной в "Бостон Глоуб", поэтому расскажу здесь.
Но прежде - пояснение сути дела. Обвинение в адрес Тихона Николаевича звучит так: он публично критиковал авангардистов, поэтому у них были проблемы. Хренников отвечает: каждый человек имеет право на собственное мнение, я высказывал своё. Обвинители говорят: но ведь он был главой Союза композиторов, поэтому его мнения, высказываемые публично, не могли не отражаться на судьбе тех, кого он подвергал критике.
Тут я не могу не привести фрагмента из книги Войновича "Портрет на фоне мифа":
"Году в 67-м я познакомился с начинающим драматургом, который изредка меня навещал, приносил свои пьесы и хотел знать моё мнение. Моё мнение было отрицательное. Пьесы, как мне казалось, были подражательные (под Ионеско или Беккета), заумные и беспомощные. Через какое-то время молодой человек был арестован за опубликованную на Западе брошюру, в которой он предрекал скорый распад Советского Союза. Прошло ещё время, и вдруг меня вызывают в прокуратуру (а не в КГБ) к следователю Каратаеву <...> Пришёл. <...> Каратаев, играя в простоватого парнишку, спрашивает, знаю ли я такого человека? Знаю. А читал ли брошюру? Не читал. <...> А вы знакомы с его пьесами? - спрашивает "добряк" Каратаев. Знаком. И что вы о них думаете? И тут я стал в тупик. Сказать, что пьесы хорошие, у меня язык не поворачивается, тем более что я их даже не помню. Сказать правду, что они плохие, я тоже не могу, потому что любое плохое мнение об "их" жертве будет "им" на руку. Я об этих пьесах ничего не думаю, потому что я их не понимаю. Как не понимаете? Ну так, не понимаю. Они написаны в чуждой мне манере. Что это значит? Ну, в манере, которая мне не понятна, не близка. Это что-то абстрактное, а я скорей всего реалист. Можете это записать? Могу. Я записал: приходил такой-то, давал читать пьесы, написанные в чуждой мне манере. И расписался. <...> А потом угрызался. Как же это я написал "в чуждой манере"? Это ведь негативная оценка. Но имею ли я право говорить то, что думаю? " ( Далее поясняется, что речь идёт об Андрее Амальрике).
И в самом деле: имеет ли право человек говорить то, что думает?
Кстати: в то время для того, чтобы критически относиться к музыке авангардистов, совершенно необязательно было быть таким уж "зубром". Уже после того, как эти воспоминания были вчерне написаны, я стал перечитывать замечательную книжку афоризмов ныне покойного профессора Ленинградской консерватории Натана Перельмана "В классе рояля" (издание 4-е, дополненное, 1986 г.) - и увидел:
"Фортепианную шепелявость, развивающуюся от чрезмерного увлечения орнитологическими опусами Мессиана и изощрёнными невнятностями авангардистов, хорошо излечивают гениальные ясности Прокофьева".
Конечно, можно сказать: не следовало Хренникову в его положении так отзываться публично о ком бы то ни было, потому что в то время это создавало для людей проблемы. Можно так сказать, безусловно. Но для более полной картины хотелось бы мне вспомнить вот что (именно об этом я и написал бостонскому журналисту после нашего интервью).
В 1990 году одна из бывших "хренниковских жертв" Эдисон Денисов стал руководителем Союза композиторов РСФСР. Вскоре после этого он дал интервью журналу ''Огонёк'', в котором, среди прочего, сказал следующее (здесь и далее цитирую по памяти):
"Алексей Рыбников - очень милый человек, но, да простит он мне, ничего не понимает в музыке. <...> Он - человек непрофессиональный в области композиции, и пишет не музыку, а провинциальные коммерческие подделки".
Очаровательно, правда? Затем Денисов заявил, что нет никакого "третьего направления'", что его представители тоже непрофессионалы, и то, что они пишут, - не музыка...
Помню, Микаэл Таривердиев ответил тогда на всё это статьёй в малотиражной газете Союза композиторов. Он писал: "Говорят, что власть развращает человека. Но я всегда думал, что для этого требуются годы. Денисову понадобилось несколько месяцев. <...> Хренников в подобных случаях всегда выражался аккуратнее. <...> Может быть, стоит предпочесть старого [руководителя]?".
А вот как отреагировал на денисовские высказывания первый в Советском Союзе публичный критик Хренникова Владимир Дашкевич (если не ошибаюсь, всё в той же "Советской культуре"):
Интервью Денисова журналу "Огонёк" было выдержано в "небольшевистском" духе. Оно было полно неуважения и нетерпимости к коллегам, а по отношению к прекрасному композитору Рыбникову - просто оскорбительным.
Не могу не согласиться - и думаю сейчас: интересно, а как бы кое-кто из "хренниковских жертв" себя проявил, оказавшись на его посту при Сталине-Хрущёве-Брежневе?
Да и вообще: много ли на свете людей, к которым ни один другой человек не имел бы никаких претензий? Вот, например, Уствольская всю жизнь была обижена на Шостаковича за то, что он, хоть и ценил её как композитора (об этом говорит тот факт, что он использовал цитату из её трио в своей Альтовой сонате), но ни разу ничем не помог ей, когда она нуждалась в помощи. Ах, как нехорошо! Ну, так что же, будем из-за этого считать Шостаковича плохим человеком?
А вот, что я ещё знаю о Хренникове.
Одна моя старая приятельница, проработавшая в своё время много лет в Школе имени Прокофьева, как-то рассказала мне о Тихоне Николаевиче: "Он нам [т. е., школе] кирпича достал".
Старая подруга Анны Павловны, педагог фортепиано, покойная Людмила Николаевна Луковникова рассказывала, что школа, в которой она работала, тоже нуждалась в чём-то. Обратились за помощью к одному высокопоставленному и очень известному в Советском Союзе композитору (не стану называть его фамилии) -
"Это человек, который в своей жизни никому вот столько добра не сделал! он только вещает!". Обратились к Тихону Николаевичу: "Хрен всё сделал!"...
Внучка Соломона Хромченко Надежда рассказывала мне, что её дед, в течение нескольких десятилетий бывший звездой Большого театра, всю жизнь был уверен: ему так и не дали звание Народного артиста из-за того, что в своё время, в самом начале своей карьеры, он ответил отказом на предложение поменять своё имя на "Семён". И вот как-то, уже в 1970 годах, звонит ему Хренников: "Соломон! Я пишу Брежневу: пора уже тебе "Народного" дать!". Соломон Маркович совершенно обалдел: "Какому Брежневу?" - "Как какому? Один Брежнев у нас!". Но вот из этой затеи Тихона Николаевича, к сожалению, ничего не вышло: в данном случае зоологический антисемитизм советских вождей оказался сильнее хренниковских доброты и разума...
А вот что мне написала о Хренникове в личном письме пианистка Нина Лельчук:
"Мы с Хренниковым познакомились, когда я была студенткой Флиера в Московской консерватории. Яков Владимирович жил в кооперативе Союза композиторов, а в соседнем подъезде находился офис Тихона Николаевича. Мы встречались, когда я шла на урок или с урока. Т.Н. всегда был очень приветлив, улыбался, интересовался моими успехами. Он знал мою игру, т.к. слышал не раз на студенческих концертах и открытых, когда я исполняла свой репертуар, а также сочинения его учеников.
Однажды он заметил, что я расстроена и спросил, в чём дело. Я ответила, что прошла на конкурс в Париже. Но программа вся новая, необыгранная, а главное - я никогда не играла 2-го концерта Рахманинова с оркестром.
Гастрольбюро отказалось организовывать концерты, т.к. у меня нет права на сольный концерт, утверждённого Министерством Культуры. Для этого необходимо играть для худсовета министерства, который определит мою категорию. Их было 3: высшая, первая и обычная. На это нужно было потратить уйму времени, ходить по инстанциям, добиваться прослушивания, на которое стояла большая очередь. Т.Н. удивился: "Что за ерунда? Какие ещё прослушивания, когда человека само Министерство направляет на международный конкурс? Не огорчайся. Я попробую уладить". Буквально через неделю мне сообщили, что мне установлена концертная ставка высшей категории с правом на сольный концерт. А позже гастрольбюро включило меня в план, и я получила несколько сольных концертов и с оркестром. Я немедленно позвонила Т.Н. чтобы поблагодарить за всё от себя и моих родителей, а он ответил:
"Ну, я ничего такого не сделал. Ты получила то, что тебе положено".
Вот так. Сколько, я помню, он писал разных писем в "Собез", рекомендаций на работу, получение квартир, званий (в частности, для Льва Власенко, скрипачки Лили Бруштейн, композитора Тищенко). Когда скончался Флиер, Новодевичье кладбище было закрыто, т.к. переполнено. Кабалевский вместе с Хренниковым "пробили" это. Тихон много звонил, хлопотал, и в итоге Якова Владимировича похоронили там".
"Самое отчаянное время - после окончания Консерватории. У нас с женой не было прописки и жилья, мы обременяли знакомых, снимали углы. Когда родился сын, отдали его на 3 года моей маме. Потом мама нашла знакомую в Вешняках Московской области. При встрече эта женщина сказала: "Какой хорошенький мальчик! Такой не обманет". И прописала меня у себя за 10 рублей в месяц. А вскоре вышел указ о расширении города Москвы, и я стал москвичом, но без жилплощади. Снова - частные квартиры, печное отопление, удобства на улице. К тому же мы ждали второго ребёнка. И произошло чудо: Тихон Николаевич Хренников помог мне получить квартиру в столице. В 1965-м мы переехали в Тушино. Это был первый вздох облегчения: я перестал бояться милиции. А до этого чувствовал себя изгоем, всё думал, донесут в участок...".
А вот, что рассказывает о Хренникове супруга Крылатова Севиль Сабитовна в связи со своим братом Алемдаром Карамановым:
"Всего было восемь показов [карамановской драматории "В.И. Ленин" по поэме Маяковского - Е.К.] - и все были отвергнуты. При показе в Московской филармонии на предмет исполнения Алемдару было сказано: "Нам такой Ленин не нужен". При первом показе на радио комиссия заглянула в партитуру и возмутилась: "Как! Ленин и саксофоны!" При втором показе на радио режиссёры предложили выбросить 1-ю и 3-ю части, а из второй сделать радиопостановку, раздробив на кусочки, а на вопрос Алемдара о сроках исполнения ответили, что придётся подождать лет десять. Безуспешными оказались и показы драматории на предмет покупки в двух министерствах культуры - РСФСР и СССР <...> Через несколько лет, в 1963 году, драматорию услышал и сразу горячо одобрил Тихон Николаевич Хренников, класс которого Алемдар посещал, будучи аспирантом. Ещё через шесть лет, в 1969 году, партитуру приобрело министерство культуры РСФСР - только благодаря мощной протекции Т.Н. Хренникова.<...> Васильев [художественный руководитель и директор Государственного симфонического оркестра кинематографии - Е.К.] объявил, что нравственный облик Караманова аморален, он религиозен, посещает церковь, кроме того, он пьяница и хулиган, и по этим причинам исполнение его симфонии в Большом зале недопустимо. <...> я, чтобы спасти положение, набравшись смелости, записалась на приём к Первому секретарю Союза композиторов СССР Тихону Николаевичу Хренникову. <...> Тихон Николаевич Хренников встретил меня очень любезно, очень дружелюбно, внимательно выслушал <...> В моей жизни это была первая, очень приятная и очень памятная встреча с государственным деятелем такого масштаба, и у меня осталось отчётливое ощущение именно государственного подхода Т.Н. Хренникова к разрешению проблемы с исполнением драматории. Т.Н. Хренников пообещал переговорить с Васильевым, и буквально через день было получено его согласие на включение драматории в тематический план".
..."Умру я. Положат люди на весы дела мои. На одну чашу - дела худые, на другую - добрые. И добро перетянет"? - сказал как-то Хрущёв. В отношении Хрущёва, на мой взгляд, вопрос непростой; наверное, только в России может возникнуть такая дилемма: что "перетягивает" - освобождение из лагерей и реабилитация миллионов людей или убийства тысяч (расстрелы демонстраций в Тбилиси и Новочеркасске, придание новому закону обратной силы и расстрел "валютчиков")?
Но что касается Тихона Николаевича Хренникова... какими бы ни были его отношения с Шостаковичем, Шнитке и другими - он ведь не просто бескорыстно помогал десяткам людей, но некоторым из них (вспомним свидетельства Мееровича и Мильмана!) СПАС ЖИЗНЬ! Не будучи приверженцем ортодоксального иудаизма, я, однако, не могу не соглашаться всеми фибрами души с иудейской мудростью: "Спасающий человеческую жизнь спасает весь мир".
В этой статье я рассказал о том, что знаю. Мои знания и возможности, разумеется, ограничены. Найдутся ли люди, которые по крупицам соберут все доступные сведения о Хренникове и не в форме газетной статьи, как это прекрасно сделал Лев Гинзбург ("Российская газета", 24 августа 2007 года), а в форме обстоятельной книги напишут о Тихоне Николаевиче "портрет на фоне мифа" (только с противоположным знаком, нежели войновичевский портрет Солженицына)?..
...В свободное время мы с друзьями любим собираться вместе и петь песни нашего прошлого, нашего детства и юности (я при этом, как правило, выступаю в роли аккомпаниатора). Среди прочих незабвенных песен, в нашем репертуаре - любимые миллионами людей нескольких поколений "Московские окна". Думаю, что если бы даже Хренников не написал ничего, кроме этой дивной песни, его имя вошло бы в историю. Вспомним же - и споём про себя или вслух тихонько: "Он мне дорог с давних лет, и его яснее нет, московских окон негасимый свет..."
...Светлая память Вам, дорогой Тихон Николаевич!
Евгений Кисин.: «Воспоминания о Тихоне Хренникове»// «Семь искусств», №7 31.07.2012