Предметом суровой критики Свиридова было современное искусство. Композитор воспитывался на музыке Стравинского, Берга, Шостаковича, и в начале своего творческого пути во многом подражал им.
Но, несмотря на это, у Свиридова было двойственное отношение к музыкальному искусству XX века. Он видел, как молодые композиторы ищут «новое», обращаясь к творениям западных композиторов. Георгий Васильевич сам внимательно изучал клавир «Воццека» А.Берга, знал и ценил «Песни Гурре» и «Лунного Пьеро» А.Шенберга, ему нравились некоторые сочинения О.Мессиана, с интересом слушал В.Лютославского, К.Пендерецкого. Когда появились первые отечественные представители авангардного направления, он их приветствовал, следил за их развитием. Мало кому известно, что во второй половине 50-х годов Свиридов сам пробовал экспериментировать с тональностью, пытался использовать ее более свободно и, даже, хотел освоить технику двенадцатитоновой композиции. Образцом может служить романс «Силуэт» (1958) из цикла романсов на слова М.Ю.Лермонтова. А.С.Белоненко вспоминает разговоры с дядей, что тот с увлечением рассказывал о А.Веберне, о находке нововенца в области формы: «… он идет от инструментальной интонации, у него уплотненная форма, как кристалл, музыка без развития, антисимфонична, то же делаю и я, только я иду от вокала и пришел к предельно сжатой вокальной форме - песне»
(Музыка как судьба, с. 41).
Свиридов действительно ценил композиторов нововенской школы, но не видел за ними дальнейшего пути развития музыки. «…додекафония внесла в музыку, несомненно, новый элемент. Но сейчас видно, что эта новизна оказалась исчерпана ее же изобретателями. Они и явились собственно «новаторами». Что же касается употребления этого слова в наши дни, то оно стало лишь условным обозначением самого настоящего эпигонства и эклектики, т.е. механического соединения несоединимых элементов музыки. Ничего принципиально нового послевоенные деятели не принесли… Если говорить о стиле, который воцарился в значительной части нашей музыки, называющей себя «передовой», то это эклектизм, разностилица, мешанина, воинствующее дурновкусие»
(Музыка как судьба, с. 314).
В 40 – 50-х годах Свиридову казалось, что «новое» искусство является продолжением старого, его следующая ступень. Но оказалось наоборот. Современное искусство направленно против Русского искусства и предназначено сменить его: «… это искусство обладает глубокими чертами «несовместимости». Оно призвано не продолжать ряд классического искусства, а заменить его собою, уничтожить его»
(Музыка как судьба, с. 360).
Свиридов утверждает, что в современной отечественной музыке практически отсутствуют традиции многовекового Русского искусства: «XX век характерен… нашествием в Россию чужеземного, интернационализма, борьбой с национальным сознанием, искоренением сложившегося национального сознания, искоренением национального самосознания» (Музыка как судьба, с. 414). В основе произведения лежат немецкие формы, немецкие способы развития материала, общеупотребительная интонация. Он указывает на то, что музыка композиторов XX века не имеет национальной принадлежности. В связи с этим композиторы стали обращаться к вставлению в свои произведения фрагменты из сочинений русских классиков. Вообще Свиридов отрицательно относился к методу цитирования, писал что это «неорганичное соединение чужих звуковых элементов…»
(Музыка как судьба, с. 354).
Современная музыка, по убеждениям Свиридова, перестала иметь духовное начало, стала носителем разрушений. Он пишет о том, что музыке XX века не хватает самого главного, не хватает сути музыки – мелодии. «Понятие мелодии по сути исчезло, так стал называться всего лишь ряд произвольно выбранных звуков, ничего не выражающих» (Музыка как судьба, с. 408). Вся современная музыка представлялась композитору как оторвавшийся от мелодии аккомпанемент, разнообразно варьируемый, раскрашенный в разные тембры.
Композитор считал, что современные отечественные композиторы продолжают традицию Европейской музыки и нашли наиболее полное выражение в симфонизме и связанных с ним формах. Сам же Свиридов резко отрицал симфонизм: «Симфоническая рутина наших дней расплодилась до бесконечности, до невозможности, она заполнила собою все концертные эстрады, проникла в театр, в балет и оперу, механическая, мертвая сама – она умерщвляет и другие жанры, все к чему она прикасается, становится мертвым»
(Музыка как судьба, с. 231).
Таким образом, «новая музыка» потеряла для Свиридова всякий смысл. В тетради 1982 – 1983 года он делает заметку: «Путь «левизны» пройден Русской музыкальной культурой до конца. Бесплодность его очевидна. Он ведет к разрушению и истреблению ценностей, сеет семена ненависти в человеческой душе, ожесточая ее до предела, до крайности… Если русской культуре суждено существовать, она должна возвратиться к истоку нравственности и добра» (Музыка как судьба, с. 391-392). Поэтому главным для композитора становится духовная ценность, он приходит к убеждению, что музыка XX столетия вне веры, без Бога и проповедует зло. В своих дневниковых записях композитор не раз оставлял заметки с названиями «О современной музыке», «Новое в музыке», в которых он записывал свою точку зрения о музыке XX века. В одной из записей конца 1970-х годов он пишет: «Выросло умение, сноровка, повысились культура работы, цивилизованность мышления. Умение составить форму, композицию, скелет произведения. Но создание живой музыкальной плоти по-прежнему остается труднодостижимой задачей, которую умозрительно, культурой, воспитанием не разрешить. Именно здесь нужен талант, горячее сердце, вдохновение, «от Бога», «искра Божия» .
Композитор отмечает, что именно в XX веке в искусство пришли бездуховность, безверие, цинизм, интерес к низменному, презрение к человеку. Он пишет о том, что «… движение в этом направлении не сулит, как видно, ничего, что было бы плодотворным для духовного сознания. И сегодняшняя заминка в музыкальной жизни, некоторая пауза что, ли, является показателем поиска новых путей. Думаю, что искусство, если ему суждено уцелеть, по всей вероятности вернется к извечно сопутствовавшим человечеству – простым истинам, но будет выражать их по-новому, своеобразно и увлекательно. Во всяком случае я хочу в это верить»
(Музыка как судьба, с. 234)
Г. Свиридов. : Музыка как судьба