Юрий Гладильщиков: Очень хотелось восхититься этой картиной после того, как за нее передрались Сочинский и Московский кинофестивали, но не получилось. Стилистически она продуманна, даже чересчур красива. Анекдот с колхозницей, которая не уберегла переходящее красное знамя от мышей и, дабы скрыть сей антикоммунистический позор, вынуждена теперь удерживать его раз за разом, — анекдот смешной. Но режиссер-документалистка осталась документалисткой: она мыслит малыми формами, размерами рассказика, который отчаянно пытается растянуть хотя бы до повестушки, по ходу дела увлекаясь неожиданно обнаруженными фактами из жизни.

Андрей Плахов: «Время жатвы» совсем не напоминает «Трактора» и прочие изделия «параллельного кино» с его соцартовской символикой, где трактор, например, олицетворяет мужское начало. Здесь скорее уместны ассоциации с русским революционным авангардом, с картинами Петрова-Водкина и фильмами Довженко. Но авангард обращен в будущее, а лента Марины Разбежкиной раскручивается в прошлое. Близкий аналог — «Частные хроники. Монолог» Виталия Манского, с которым Разбежкину сближает и принцип оживления старых фотографий. Однако «Частные хроники» были продуктом городской культуры, а «Время жатвы» связано с почвой и природой. При этом картина не буколическая и не почвенническая, а скорее мистическая.

Михаил Трофименков: Наверное, самый красивый фильм года, но это красота не кинематографическая, а живописная. Пламя закатов и умение превратить актеров в персонажей Петрова-Водкина не искупают того, что режиссер следует стереотипам антисталинистского ретро и, перенимая финальный, шоковый прием у «Частных хроник» Виталия Манского, безбожно путается в календаре экранных событий.

Елена Плахова: Марину Разбежкину, как и Александра Велединского, интересует «великая эпоха». Но ее «русское», в отличие от лимоновского, почти бесплотно, безъязыко, импрессионистично. Размытое оптикой изображение настойчиво подсказывает образ души, оторванной от тела.

Юрий Богомолов: «Время жатвы» — это «дым вечно тлеющего нашего отечества», это картины о прошлом, снова и снова нас догоняющем, так или иначе вторгающемся в нашу сегодняшнюю жизнь. Одни говорят: нельзя зацикливаться на прошлом, другие — не надо его перечеркивать. Третьи: давайте отделим зерна от плевел. Скоро сказка сказывается… Комбайнер-ударница из «Времени жатвы» горбом в 30-е годы заслуживает красное знамя. Она его ставит в одном углу с иконой. Поди отдели здесь зерна от плевел, одну молитву от другой. Это попытались сделать мыши, после усилий которых осталась небольшая тряпка с серпом и молотом. Уже спустя много лет какая-то девица, разбирая чужой комод, натыкается на нее и выбрасывает за ненадобностью. Но на самой девице красная футболка с серпом и молотом и надписью «USSR». Поди, отдери ее. Символ обессмысливается, омертвляется, но все равно остается ходячим.

Нина Цыркун: Режиссер Марина Разбежкина убедительна, пока действует на освоенной ею территории поэтики документального с его вдумчивой созерцательностью и незлым юмором. Но дыхания на дистанцию полного метра ей не хватает. Абсолютно лишний довесок — вторая, «современная» часть картины, неуклюже сделанная в грубом плакатно-пафосном ключе, якобы расшифровывающем, а на самом деле безвозвратно губящем авторский замысел. Так перечеркиваются достоинства самодостаточной «архивной» части.

Лидия Маслова: Писающие на закат мальчики, уходящие в ночное трактора и прочие поэтические символы советской аграрной романтики образуют ностальгический фон для главной метафоры — изъеденного мышами красного знамени, которое самоотверженно латает героиня. В принципе, оно может служить и метафорой творческого метода Марины Разбежкиной.

Мария Кувшинова: Подробно описанная десакрализация культового предмета, красного знамени, некогда выполнявшего обрядовые функции и ставшего впоследствии банданой для девочки-подростка, опоздала лет на пятнадцать — это сюжет для «Прожектора перестройки».

Роман Волобуев: Самое жуткое и удивительное в истории с «Временем жатвы» — то, что режиссер Разбежкина сделала, в сущности, фильм ужасов. Про то, как красное знамя жрет людей. А большая часть критиков и публики восприняла его с этакой нежной ностальгической мечтательностью, как напоминание о дивных бескорыстных советских временах.

Алексей Медведев: Умный, непритязательный, по-хорошему скромный фильм. Даже чрезмерные красивости легко простить — снимают документалисты со стажем, а у них свои представления о качестве «картинки». Почему фильм вызывает такую неприязнь у большой части просвещенной публики, я понимать отказываюсь. Может, потому, что Михалков похвалил?

Иван Дыховичный: Очень достойная картина. При всем стремлении к эстетизации фактуры, Разбежкиной, мне кажется, удалось создать живой и естественный мир, наполненный любовью и состраданием к человеку. Иногда, впрочем, все же чересчур увлекается эстетикой кадра, но это классический недостаток дебютанта — желание доказывать свою профессиональную состоятельность. Лучшие эпизоды картины — когда режиссер забывает об этом и остается наедине со своими героями. Я очень рад появлению такого хорошего режиссера.

Константин Шавловский: Центральный образ этой ленты — комбайн, на котором режиссер под аккомпанемент новых песен о старом главном собрала коллекцию штампов недалекого-далекого прошлого. Поначалу видно стремление автора укомплектовать этот музыкальный гербарий в чемоданы Тульса Люпера, чтобы долгими зимними вечерами перекладывать с места на место ценные образцы. Но к финалу дилетантское увлечение перерастает в профессиональное заблуждение — так деревенские домики исчезают в кварталах шлакоблока.

Максим Медведев: Если убрать из фильма закадровый монолог и сократить картину до среднего метра, «Время жатвы» будет великолепным и, пожалуй, единственным образцом лубка в стиле «синема-верите». Подробное закадровое объяснение того, что происходит в кадре (как будто еще Евгений Бауэр не отказался от титров в середине 1910-х), неимоверно затянутая история вручения/охраны переходящего красного знамени (после первого повтора анекдот перестает работать, поскольку чреват дурной бесконечностью) — мешают разглядеть главное. А именно — по большому счету «Время жатвы» открывает новый жанр, сочетающий несочетаемое: пародию и сентиментальность, прямую фиксацию и стилизацию, реализм и мифологию — одновременно. В этом смысле первый игровой опыт документалиста Марины Разбежкиной представляется удачным. Хотя вряд ли кому-либо стоит его повторять.

Сергей Члиянц: Эту картину критически рассматривать сложно. В большинстве фильмов можно найти тот изъян, в который легко углубиться и сделать критические умозаключения. «Время жатвы» — кино без изъянов, в том смысле, что автору удалось цельно и гармонично воплотить задуманное на экране. Я как продюсер часто сталкиваюсь с картинами, где разница между задуманным и воплощением задуманного оказывается тотальной. Разбежкина перенесла на экран именно то, что хотела (как я ее понял, во всяком случае), и это необыкновенно ценное качество для режиссера-дебютанта. С другой стороны, я не очень хорошо представляю, как этот фильм продавать, но думаю, что этого не стоит бояться: тут можно привести аналогию с филармонической музыкой, чей круг почитателей не широк, но значителен.

Сеансу отвечают: Время жатвы // Сеанс. 2004. № 21–22.