Начну с воспоминаний, непосредственно связанных со мной лично. В 1984 году, когда мне было 12 лет и обо мне узнали в московских музыкальных кругах, директор Московской Средней Специальной Музыкальной Школы имени Гнесиных (или, как проще говорят, Гнесинской десятилетки), где я тогда учился, Зиновий Исаакович Финкельштейн решил, что хорошо было бы "показать" меня Тихону Николаевичу Хренникову. Договорились о встрече - и 1 мая того же года мы с моей учительницей Анной Павловной Кантор пришли к Хренникову домой. Хозяин очень тепло и радушно встретил нас и провёл в свой кабинет, где уже находилось много народу: супруга Тихона Николаевича Клара Арнольдовна, дочь Наталья с мужем, Зиновий Исаакович, композиторы Лев Солин и Александр Чайковский со своей тогдашней супругой Ириной Виноградовой и другие.
Играл я тогда Тихону Николаевичу и всем присутствовавшим много: и ''чужие" сочинения, и свои собственные (в детстве я много писал музыку). Помню, когда в нашей семье зашёл разговор о перспективе встречи с Хренниковым, мой папа сказал: "Ну, это - или пан, или пропал! ". Я это "осознал", подготовился как следует и играл хорошо. Тихон Николаевич был очень доволен (помню его слова: "Я готов слушать до утра! ") и пригласил меня принять участие в организовываемом им 2-м Международном фестивале современной музыки, который должен был состояться в Москве всего несколькими неделями позже. 23 мая мы с Вадиком Репиным (которого Хренников в то время активно "протежировал") сыграли в рамках этого фестиваля сольный концерт в Малом Зале Московской консерватории: я - первое отделение, Вадик - второе.
Принял участие в фестивале в качестве солиста и сам Тихон Николаевич, сыграв в Большом Зале консерватории свой 3-й фортепианный концерт. Когда после того концерта я пришёл к Хренникову в артистическую, он подарил мне книгу Григорьева и Платека о себе "Его выбрало время", сделав на титульном листе дарственную надпись: "Женечке Кисину с восхищением. Тихон Хренников". Помню, читал я тогда эту книгу с интересом и, в частности, обратил внимание на рассказ о том, как в начале 1950 годов по "субъективным причинам в условиях культа личности" критиковали оперу Хренникова "Фрол Скобеев" за её "дореволюционный" сюжет, писали: "Не лучше ль, Тихон Хренников, заметить современников? " - и вскоре после премьеры перестали исполнять.
О "культе личности и его последствиях" я в то время кое-что уже знал - от моего незабвенного учителя истории, ныне зампредседателя Московского антифашистского центра, Виктора Юрьевича Дашевского. В те "замечательные" времена, когда в школьных учебниках истории всего лишь несколько строк были посвящены "культу" и ни единого слова не говорилось о сталинском терроре и миллионах его жертв, Виктор Юрьевич всем своим ученикам обстоятельно и недвусмысленно объяснял, что "Сталин был плохой". Поэтому вышеупомянутый фрагмент из книги о Хренникове меня не удивил - но, конечно, тогда мне и в голову не могло прийти, что всего через 4 года кое-кто будет пытаться в нашей прессе представить Тихона Николаевича как чуть ли не одного из сталинских палачей и немало людей этому поверят.
Однако вернёмся к нашей первой встрече с Хренниковым. Тогда, 1 мая 1984 года, Тихон Николаевич спросил у Анны Павловны, почему я такой бледный. Анна Павловна объяснила, что я очень утомляюсь, потому что живу в часе езды от школы. Тихон Николаевич тут же записал для себя: "Приблизить, " - и в июне следующего года благодаря его хлопотам мы получили ордер на новую квартиру, всего в получасе езды от гнесинской десятилетки (квартира эта принадлежит нам и по сей день). Переезжая туда, мои родители были вынуждены продать наш старый салонный "Бехштейн", так как он не влезал в лифт, а поднять его по узкой лестнице на 14-й (а фактически на 17-й) этаж, где расположена наша квартира, разумеется, было невозможно.
Таким образом, я остался практически без инструмента, так как пианино мне тогда уже никак не подходило, - и, опять-таки, благодаря Тихону Николаевичу Музфонд стал давать мне рояли напрокат (причём бесплатно). До самого своего отъезда из России в конце 1991 года я занимался на музфондовской "Эстонии" (в начале 1987-го Владимир Теодорович Спиваков подарил мне "Стейнвей", который купил у уезжавшего тогда за границу Бориса Бехтерева, но, к сожалению, заниматься на нём я не мог, так как был он очень старенький и хрупкий, а я к тому же в те годы, как часто бывает у молодых пианистов мужского пола в переходном возрасте, любил "поколачивать" на рояле и постоянно рвал струны; "стейнвейевских" же струн в Советском Союзе, понятное дело, достать не было никакой возможности, - во всяком случае, для нашей семьи - так что приходилось спиваковский подарок беречь).
Тогда же, во время первой нашей встречи, Тихон Николаевич посчитал, что "бледному Женечке Кисину" необходимо не только не тратить часы в троллейбусах и метро на поездки в школу, но и отдыхать в хороших условиях, - и с тех пор благодаря ему, хотя я не был членом Союза композиторов и пребывал ещё в подростковом возрасте, каждое лето и каждую зиму до самого нашего отъезда из страны мы проводили каникулы/отпуск в "Домах творчества композиторов" (в основном, в "Рузе"). Ах, что это было за время! что за атмосфера! что за общения в этих незабвенных "Домах творчества"!
Как бы мне хотелось снова провести отпуск в той же "Рузе"! - да, говорят, там сейчас как минимум половина отдыхающих - мафиози. А ведь в рузских дачках железных дверей с множеством замков нет.
Вот такой это был человек. Вот так он - в отличие от подавляющего большинства других людей во все времена! - "использовал своё служебное положение". Впоследствии я узнал, - и до сих пор продолжаю узнавать! - что был всего лишь одним из очень-очень многих, кому Тихон Николаевич помог, - об этом речь впереди. Больше того - опять же, в отличие от многих других, сам он отнюдь не склонен был распространяться (тем паче публично) о своих многочисленных добрых делах. Я рад, что успел рассказать об этом в одном из своих интервью, когда Тихон Николаевич был ещё жив.
В последующие годы мы немало общались. Летом 1986 года я выучил хренниковский 2-й концерт и потом играл его в разных городах и странах. Вместе с Тихоном Николаевичем, Вадиком Репиным и Максимом Венгеровым мы давали на Шлезвиг-Гольштейнском фестивале (Германия), в Одессе и Москве "хренниковские творческие вечера": сначала Максим исполнял 2-й скрипичный концерт, потом сам Тихон Николаевич - 3-й фортепианный, затем - после антракта - я играл 2-й фортепианный концерт, и Вадик заканчивал программу 1-м скрипичным. Весёлые это были поездки!
Каждый год мы с Анной Павловной и моей мамой (разумеется, если были в это время в Москве) навещали Тихона Николаевича на День Рождения. Что сказать - дом Хренниковых был одним из самых гостеприимных домов, в каких мне довелось побывать за всю жизнь (а я бывал во многих - в разных странах, на разных континентах). В те дни огромная квартира Тихона Николаевича всегда была полна народу: приходили многочисленные друзья, коллеги, ученики.
И неизменно - атмосфера безмерного тепла, радушия, добра и любви. Помню, как отмечалось 76-летие Тихона Николаевича, - "по свежим следам" 1-го съезда народных депутатов СССР (1989-й год), одним из которых был именинник. Мы сидели за праздничным столом, и зять Хренникова Игорь (увы, не помню его отчества; надеюсь, он меня простит) начал комментировать поведение своего тестя на съезде. "Ну, большую часть времени Тихон Николаевич спал", - заявил Игорь под общий смех, - "Он не поддерживал экстремистов типа Оболенского, но встал после выступления Попова и, в общем, примыкал к левому крылу!" (напомню: в то время "левыми" называли тех, кого сейчас считают "правыми", - то есть, демократов).
После этого Игорь спросил меня, что я думаю о съезде, и я сказал, как меня взбесило выступление генерала Родионова (который за несколько недель до съезда, 9 апреля, руководил резнёй участников мирной демонстрации за независимость Грузии в Тбилиси) и последовавшие за ним бурные аплодисменты депутатов-реакционеров. Игорь согласился со мной и рассказал о своей встрече где-то за рубежом с каким-то белоэмигрантом, которому он рассказывал о происходящих в Советском Союзе переменах и который задал тогда Игорю вопрос: "Но Великая Россия-то сохранится?!" - или что-то в этом духе. И сказал мне в тот вечер Игорь, что, конечно же, неправильно это; что величие России - не в "имперскости", не в угнетении других народов; что на эти вопросы надо смотреть так, как смотрел на них Лев Толстой.
Сколько времени с тех пор минуло? двадцать с лишним лет уже? Да, в те далёкие годы моей юности я верил - хотел верить! - в прогресс, в то, что в России восторжествует разум.
Самое памятное празднование Дня Рождения Хренникова было для меня в 1988 году - по, я бы сказал, "субъективным причинам в условиях разоблачение культа личности", о которых следует подробно вспомнить особо.
Тогда, в 88-м, шли полным ходом "перестройка, гласность и демократизация"; то, о чём нам раньше вне школьной программы рассказывал Виктор Юрьевич, всё больше и больше становилось всеобщим достоянием: "Огонёк", "Московские новости", "Аргументы и факты", "Дружба народов", "Знамя", "Юность", "Новый мир" и другие прогрессивные газеты и журналы постоянно публиковали статьи и художественные произведения о сталинских преступлениях - и вот в мае месяце того памятного года в газете "Советская культура" появилась статья Веры Горностаевой о постановлении ЦК ВКП(б) "Об опере Мурадели 'Великая дружба'", январском пленуме Союза композиторов СССР 1948 года и последовавшей за этими событиями травле Шостаковича, Прокофьева и других выдающихся советских композиторов. Главным обвиняемым в той статье (к сожалению, за давностью лет не помню её названия) был, однако же, не Сталин и даже не Жданов, проводивший по приказу Сталина всю эту гнусную кампанию (о чём свидетельствуют не только многочисленные воспоминания непосредственных участников и жертв тех событий, но и дневники самого Жданова), а не кто иной, как Тихон Николаевич Хренников. В статье обильно цитировались фрагменты из доклада Хренникова на пленуме, и всё было представлено таким образом, как будто именно Тихон Николаевич был главным травителем Шостаковича и Прокофьева (а после того, как их "реабилитировали", он, оставаясь главой Союза композиторов, постоянно произносил речи "поражающие тупым однообразием чиновничьего языка", - здесь и далее цитирую по памяти).
Несколько дней спустя та же газета опубликовала интервью, которое Хренников и Карен Хачатурян дали иностранным корреспондентам по поводу статьи Горностаевой. Тихон Николаевич выразил свою обиду и возмущение этой статьёй; рассказал о том, что не сам он писал тот доклад, а ему велело зачитать его на пленуме высшее начальство, зато впоследствии, после смерти Сталина, именно он добился пересмотра того пресловутого постановления ЦК; заявил, что в годы, когда он возглавлял Союз композиторов, ни один из членов этого Союза не был репрессирован; наконец, сказал, что обвинять его в сталинизме - это абсурд, ибо его собственные отец и двое братьев были репрессированы в сталинское лихолетье. К этим словам Хренникова газета сразу же дала свой комментарий, что "докладчик - не диктор, он обычно отвечает за свой доклад", и потому "обижаться на правду не следует". Ещё через некоторое время в "Советской культуре" были опубликованы письмо ведущих советских композиторов в защиту Хренникова и ряд откликов "простых читателей", несколько отрывков из которых я процитирую и прокомментирую ниже.
Реакция на все это со стороны подавляющего большинства людей моего круга, прогрессивно настроенных музыкантов, была отрицательной. Помню письмо, которое я получил тогда от одного моего приятеля-музыканта: "Статья, на мой взгляд, перехлёстывает за край. Явно перехлёстывает. При всём моём уважении к Горностаевой, я никак не могу с ней согласиться <...> Что же, Хренников все эти годы только и делал, что произносил "чиновничьи речи"? Бессмысленно, конечно, утверждать, что он не знает конъюнктуры, не пробивает себе всюду дорогу, что его музыка гениальна и что он вообще ''ангел чистой воды". Но он сделал очень много хорошего, сумел организовать творческую атмосферу в Союзе композиторов, помог многим музыкантам (хотя некоторым и не помог). Кроме того, если бы он тогда не зачитал тот "спущенный сверху" доклад, то его бы сняли с поста председателя Союза, а то и просто расстреляли, а на его место поставили бы какого-нибудь N. [фамилию не называю по личным причинам - Е.К.], и тогда мы бы могли вообще остаться без Прокофьева и Шостаковича - достаточно вспомнить статью N. о Шостаковиче, где он "изничтожает" произведения Дмитрия Дмитриевича одно за другим <...>".
И тогда, и сейчас, по прошествии многих лет, не могу не согласиться с рассуждениями моего старого приятеля. Хочу только добавить, что человек, находившийся на таком посту, как председатель Союза композиторов, в таком государстве, каким был Советский Союз, просто объективно не мог "не знать конъюнктуры" (равно как и не произносить "чиновничьих речей"; кстати, несчастный Шостакович, которого сделали главой Союза композиторов РСФСР, тоже вынужден был это делать - несколько грампластинок существует с записями шостаковичевских речей такого же рода) - но не Хренников себя на этот пост назначил. Если же человек, бескорыстно помогающий многим, "пробивает" при этом и "себе всюду дорогу", то абсолютно ничего предосудительного в последнем я не вижу. Что же касается музыки Хренникова, не помню, чтобы кто-либо когда-либо - и в первую очередь сам Хренников! - приписывал ей "гениальность", но думаю (и в этом далеко не одинок), что некоторые его произведения в полной мере заслуживают такое определение, как "замечательные".
И ещё помню, как всё это обсуждали Анна Павловна с Захаром Нухимовичем Броном. Их реакция была совершенно идентичной, и они говорили тогда: "Он плохо ответил. Надо было сказать: какой у меня был выход? или зачитать то, что мне дали, или рисковать свободой, а может быть, и жизнью - моей и моей семьи!".
…Мне самому, к счастью, не пришлось жить при Сталине, но думаю, что я имею неплохое представление о том времени, - и читал много, и застал немало людей, в те годы живших. Даже моим родителям, родившимся в 1930-х годах, довелось испытать кое-что на собственной шкуре, а уж более старшему поколению... Однажды мой дедушка проходил по Красной площади, о чём-то вдруг задумался и остановился - и его тут же арестовали! В отделении милиции, куда доставили дедушку, позвонили на завод, где он работал, - и, к счастью, трубку взял человек, знавший его (могло обернуться хуже, так как дедушка был всего лишь простым рабочим - одним из нескольких тысяч на том предприятии). Этот человек подтвердил, что Арон Кисин действительно работает у них на заводе, и дедушку отпустили. Натан Щаранский в своей несколько лет назад написанной книге "В защиту демократии" предлагает тест на наличие/отсутствие свободы в государстве: может ли человек выйти на центральную площадь и критиковать правительство, не рискуя быть арестованным? Как известно, если свобода, подобно свежести, бывает только одна, то несвобода несвободе рознь, и я думаю, что случай, произошедший в сталинском Советском Союзе с моим дедушкой, предлагает весьма неплохой критерий для выявления степени политической несвободы: может ли человек, проходя по центральной площади, просто остановиться и задуматься - не рискуя быть арестованным?
В свете всего этого, вспоминая сейчас ту "антихренниковскую кампанию" в "Советской культуре" и реакцию Анны Павловны с Захаром Нухимовичем, я думаю: ответ Тихона Николаевича был, в принципе, абсолютно нормальным - для непредвзятых людей, для тех, кто хотел понять и объективно разобраться. Вряд ли найдётся такой дурак, который бы не понимал, что мог означать в сталинское время отказ зачитать спущенный сверху (почти с самого верха!) доклад. А вот что касается подлейшего (другого определения не подберу!) комментария "Советской культуры" - полагаю, что адекватным ответом на него был бы такой: "А ну-ка, товарищи, к ответу за все те ложь и клевету, подлости и глупости, лизоблюдство и пропаганду, которые вы постоянно публиковали - не при Сталине, нет, а в гораздо более мягкие брежневские времена! Редактор и журналист - не диктор! И чтоб никаких обид на правду!"! Раньше в газете другие люди работали? Что ж - посмотрим, кто был главным редактором "Советской культуры" в 1988 году: Альберт Андреевич Беляев, бывший заведующий сектором литературы ЦК КПСС. Анатолий Рыбаков в своём "Романе-воспоминании" рассказывает о том, как в 1983 году Беляев вызвал его в ЦК по поводу "Детей Арбата" и заявил ему следующее: "...о Сталине мы будем публиковать художественные произведения тогда, когда из жизни уйдёт всё наше поколение <...> Мы хотим сплочения нашего советского общества, не хотим разделять его на сталинистов и антисталинистов. А Ваш роман, как я догадываюсь, антисталинский <...> Такой роман вызовет антагонизм в нашем обществе. А мы этого не хотим. Вы, по-видимому, думаете, что народ против Сталина, Вы ошибаетесь, это не так. Мы получаем письма от фронтовиков: "Я сражался за Сталинград, а где он?". Это старики ... А молодые? Вы видели в кабинах молодых шофёров портреты Сталина? Как они воспримут Ваш роман?". Вот так. А по прошествии всего пяти лет, когда времена изменились, перестал бояться разделения советского общества, быстренько забыл и о стариках-фронтовиках и о "молодых-шофёрах" - и стал травить Хренникова за якобы сталинизм сорокалетней давности, да ещё приговаривая при этом: "Обижаться на правду не следует."! В декабре 1985 года, по свидетельству Рыбакова, Беляев назвал "Детей Арбата" "антисоветским романом", а когда на следующий день Рыбаков упомянул ему об этом, ответил: "Анатолий Наумович, не будем вспоминать, кто что говорил, давайте смотреть вперёд.". Вот ведь как: про себя любимого "не будем вспоминать" даже на следующий день, а про Хренникова сорок лет спустя - ещё с каким удовольствием вспомнил и целую газетную кампанию травли развернул! В январе 1986-го на Дне Рождения Рыбакова его друзья (Окуджава, Ахмадулина, Мессерер, Дудинцев, Апт, Евтушенко и другие), обсуждая последние новости, говорили: "Альберта Беляева перевели из ЦК в газету "Советская культура", вместо реакционеров придут, возможно, более либеральные люди.". В ЦК таковые действительно пришли - а сам реакционер наш на новой должности быстренько перекрасился в перестройщика-антисталиниста и ... В общем, по-моему, комментарии излишни - особенно в связи с тем, что "обижаться на правду не следует".
Теперь, как обещал, процитирую и прокомментирую в меру своего разумения некоторые высказывания из писем "рядовых читателей" по поводу статьи Горностаевой и интервью Хренникова. Один музыкант из провинции (к сожалению, не могу вспомнить его фамилии) прислал в газету письмо, в котором мне понравилось далеко не всё: конечно же, мне никак не могли прийтись по душе такие определения и сентенции, как "злопыхатели", "решили, что в период гласности всё можно" и т. п.; но не могу не согласиться со следующими словами автора этого письма: "Почему Вы, уважаемая Вера Васильевна, с такой яростью набросились на Хренникова? Тогда давайте предъявим счёт Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу за его "Песнь о лесах" - ведь он воспел в ней деяния Сталина. Тогда давайте потревожим прах Арама Ильича Хачатуряна - ведь он написал "Оду о Сталине". "Считаю нужным добавить: и Булгакову давайте предъявим счёт за "Батум", и Мандельштаму - за его два просталинских стихотворения, написанных после знаменитого антисталинского "Мы живём, под собою не чуя страны..."! Кстати: в отличие от всех вышеперечисленных людей, Хренников, насколько мне известно, никогда никаких од Сталину не писал...
И ещё из письма одного прогрессивного читателя: "Хренников с гордостью заявляет, что ни один из композиторов не был арестован "в то тяжёлое время репрессий". Но ведь этого не произошло не потому, что Союз композиторов возглавлял такой борец за права человека, как Тихон Хренников, а просто потому, что Сталин недооценивал роль музыки: только поэтому Шостаковича не постигла судьба Мандельштама...". Вспоминаешь сейчас - и поражаешься: ну, как же можно с такой уверенностью, с такой безапелляционностью судить о том, чего не знаешь, на основании всего лишь одной прочитанной статьи! К сведению всех, кто думает так, как тот читатель: очень, очень многие музыканты были репрессированы при Сталине! И Генрих Нейгауз, и Николай Жиляев, и Болеслав Пшибышевский, и Виктор Дельсон, и Лидия Русланова, и Олег Лундстрем, и многие, многие другие. А вот что касается членов возглавляемого Хренниковым Союза композиторов ... По правде говоря, Тихон Николаевич в том интервью ошибся: двое членов Союза композиторов были-таки арестованы в начале 1950 годов - Александр Веприк и Моисей Вайнберг. Обоим был инкриминирован "еврейский национализм". Был ли в том виновен Хренников? Думаю, что для получения ответа на этот вопрос необходимо выслушать непосредственных свидетелей тех событий. Вот, что я узнал в своё время от некоторых из них.
Как я уже писал, благодаря Хренникову в течение нескольких лет каждое лето и каждую зиму наша семья отдыхала в Домах творчества композиторов. Со многими интересными людьми мне довелось там познакомиться и пообщаться; одним из них был Михаил Александрович Меерович - да-да, тот самый, автор музыки к "Доктору Айболиту", "Трём поросятам", "Ёжику в тумане"... Так вот, летом 1990 года (когда Тихона Николаевича уже можно было свободно ругать на чём свет стоит - и некоторые это делали), Михаил Александрович просто с благоговением говорил нам о Хренникове, как о своём спасителе, утверждая, что если бы не Тихон Николаевич, то в памятную эпоху травли "безродных космополитов" он, Меерович, погиб бы!
Такими же воспоминаниями о Хренникове делился с нами в то же лето в той же "Рузе" и Марк Владимирович Мильман: говорил, что у Хренникова, как и у всех людей, есть и достоинства и недостатки, но в те страшные антисемитские годы Тихон Николаевич и ему, Мильману, и многим другим композиторам-евреям помогал.
И ещё один человек - композитор более молодого поколения Рафаил Матвеевич Хозак. Мы познакомились с ним в ДТК "Иваново" летом 1986 года и много общались: гуляли с Рафаилом Матвеевичем и его женой Раисой Самойловной по ивановским тропинкам-аллейкам - и Рафаил Матвеевич занимался моим "политпросвещением". Объяснял мне (первый человек в моей жизни), что марксизм - великое учение, но существует ещё много других великих учений, и на Западе у каждого человека есть возможность ознакомиться с ними со всеми и сделать свой собственный свободный выбор, в то время как у нас: "Учение Маркса есть объективная истина! " - и весь разговор; что на Западе существует много различных политических партий, и каждый человек, опять же, имеет возможность свободного выбора между ними, а у нас "все дружно поднимают руки, как марионетки, и объявляют: 'Принято единогласно!'," - и т. д. и т. п. Рассказывал мне Рафаил Матвеевич много историй о самых разных людях, которых и о которых знал, и в том числе такую: как в те поганые черносотенные времена в конце 1940 годов выдающегося музыканта-теоретика Лео Абрамовича Мазеля выгнали из Московской консерватории, где он преподавал, - и Хренников помог ему устроиться на работу в Гнесинский институт. "Он не гений", - подытожил Рафаил Матвеевич о Хренникове, - "но хороший человек".
Полагаю, на основании всех этих свидетельств разных людей можно быть уверенным: не мог Хренников быть виновен в арестах Веприка и Вайнберга за "еврейский национализм". Очевидно, тут у него уже просто не было возможности воспрепятствовать этому - тем более что Вайнберг, арестованный в феврале 1953 года (и выпущенный на свободу вскоре после смерти Сталина), был зятем Соломона Михоэлса, который к тому времени, в разгар "дела врачей", уже был официально объявлен "известным еврейским буржуазным националистом".
...Возвращаюсь к 12 июня 1988 года. Как я уже говорил, Хренникова на День рождения всегда навещало много людей - но в тот день, через несколько недель после всех тех статей в "Совкультуре", в громадной хренниковской квартире было буквально яблоку негде упасть!
Кого только я там не увидел в тот вечер: Наталью Сац и Бориса Чайковского, Владимира Панченко и Юрия Корева, Михаила Мееровича и Евгения Малинина, Цецилию Коган и Льва Солина... И хозяин тогда растроганно сказал Анне Павловне: "Сегодня ко мне целый день с самого утра люди приходят!". И каждому из присутствовавших было очевидно: все эти люди пришли тогда к Тихону Николаевичу в знак дружбы, поддержки и солидарности в те нелёгкие для него дни.
Евгений Кисин.: «Воспоминания о Тихоне Хренникове»// «Семь искусств», №7 31.07.2012