Есть у грузин такая особенность: своих любимых духовных пастырей народ называет совсем просто, только по имени — тем самым как бы приближая их к себе и одновременно даруя бессмертие. Так мы говорим: Илья, и даже ребенок знает, что это Илья Чавчавадзе; мы говорим: Важа, Акакий, Галактион... Из актеров эта высокая народная честь выпала на долю Серго (Серго Закариадзе) и Верико. Даже не Вера, а уменьшительно, ласкательно — Верико. Так ее и звали до последнего дня, а было ей уже почти 90 лет.
Великая трагическая актриса Грузии... Так окрестил ее — совсем молодую — основоположник современного грузинского театра Котэ Марджанишвили. Она была его опорой и надеждой, реальной возможностью воплотить самые дерзкие замыслы. Мы — мое поколение — почувствовали величие Верико, когда в конце 40-х годов был восстановлен знаменитый марджановский спектакль «Уриэль Акоста». Мы увидели ее — опять превратившуюся в нежную, юную, хрупкую женщину, озаренную великой любовью и великим гневом. «Ты лжешь, раввин!» — произносила она своим удивительно глубоким и трепетным голосом, и для нас эти слова снова стали выражением нашего невысказанного, запрятанного в глубине души протеста против лжи, лицемерия, мракобесия.
А потом... Я видела, как она выходила на сцену тяжелой и твердой походкой старой женщины, знающей цену жизни и цену смерти, и стояла, как дерево, уходящее корнями в глубину веков; и лицо ее было иссечено глубокими и прекрасными морщинами, которые говорили о страдании и просветлении; и смотрела в зал блестящим молодым взглядом «в казнь друзей не глядевших очей», а потом вдруг пускалась в пляс — такой буйный, такой безудержный, и вся превращалась в вихрь, и казалось, что никогда не будет конца этой пляске, и взмаху этих рук, и пронзительности этого взгляда; а было ей тогда уже 70 или 75 лет, и играла она в спектакле «Деревья умирают стоя»; я смотрела на нее и поражалась точности этой метафоры, ибо мы все понимали — это был не театральный образ: сама Верико превращалась в символ. Я это знала уже тогда, когда ей предстоял еще долгий жизненный путь, знала, что это была необходимость, закономерность: ей — сыграть в этом спектакле, нам — понять, что она и есть это дерево, которое когда-нибудь умрет стоя. Первую роль в кино молодая актриса сыграла в 1926 году и вскоре нашла свою тему, свою героиню — гордую, сильную духом женщину, которую ничто не может сломить и никто не смеет унизить. Ее Маро («Саба» М. Чиаурели, 1929), Соломэ («Золотистая долина» Н. Шенгелая, 1937), Русудан, жена полководца («Георгий Саакадзе» М. Чиаурели, 1942 — 1943) незабываемы. Говоря о грузинском национальном характере на экране, мы в числе крупнейших называем образы, воплощенные Верико Анджапаридзе. И среди них — Отарову вдову из одноименной картины М. Чиаурели. Фильм вышел в 1958 году, и с тех пор живет в нашей памяти, в нашем сознании это великое создание бессмертной актрисы.
Так уж получилось, что последние слова, которые сказала нам Верико с экрана в фильме Т. Абуладзе «Покаяние» — «Кому нужна дорога, если она не ведет к храму?», — тоже обрели метафорический смысл; и сама она отправилась в последний путь к храму, к святой горе Давида, где народ предначертал ей место рядом с теми, кого он называет только по имени.
Гогоберидзе Л. Верико Анджапаридзе // Искусство кино. 1987. № 6. С. 116-117.