Я люблю свою профессию и с наслаждением в ней работаю. Я никогда не могу забыть тех требований идеальной, беззаветной и строгой любви к театру, какие нам, молодым девушкам и юношам, прививали наши учителя. ‹…› начало пути было безумно счастливым, уверенно счастливым, естественно счастливым.

Встречи с Синельниковым и Кугелем открывали вдохновенное благородство мастерства и одержимую любовь к театру первого, и поражали, захватывая дух, блестящим, искрометным талантом второго. Контрасты предлагаемых мне ролей зажигали неугасимый интерес к работе. Я была счастлива. Область искусства, состоявшая всего из четырех букв — кино — волновала меня лишь как зрителя. Волнение с детства. Привычное, жадное волнение, таящее в себе пока что только наслаждение. Перемена цвета афиши на стене кинотеатра «Гигант» (в действительности, как потом выяснилось, для меня это был небольшой сарай), перемена цвета афиши, которая была видна из окна квартиры и оповещала о новом фильме, заставляла ужасно волноваться, во-первых, о самом фильме, а во-вторых, неотвратимом вытягивании денег на билет. Но, говоря честно, с точно таким же нетерпеливым волнением терзало и вытягивание пятачков на книжки Шерлока Холмса и Лата Пинкертона.

Итак, в раннем детстве оба эти интереса захватывающе уравновешивались. И долго, будучи уже впоследствии актрисой, волнения к искусству кино, как возможности в нем действовать самой, не наступило. Я слишком была погружена в театр. И еще, очевидно, потому, что первое свидание мое с кино, свидание, о котором я заставила себя забыть, состоялось еще до поступления в драматическую школу. Мне предстояло изобразить кого-то на маскарадном балу в фильме «Батистовый платок».

Ничего не зная и ничего не понимая, я слонялась по коридорам и комнатам киноателье, среди людей в маскарадных костюмах, и, наконец, попала в съемочный павильон. Там кипела работа по постройке декорации, и я также начала помогать строить — прибивать молотком лепные украшения из папье-маше к какому-то плафону. Когда все было готово, меня недоуменно кто-то спросил: «А вы почему не одеты?» Меня направили в комнату, где были костюмы. Увы, все было разобрано. Остался огромный красный костюм Мефистофеля. Я одела его и, проходя в павильон, услышала полную безудержную издевательства фразу, обращенную ко мне: «Маска, не соблазняй!» Я поняла, что кажусь смешной, и ушла домой. В душе же я сделала вид, что кино — это то, к чему я абсолютно равнодушна. Упорство въелось. И я даже как-то и не очень заволновалась, когда Я. А. Протазанов пригласил меня сниматься в фильме «Его призыв». И честно, в этой первой моей работе в кино, я немедленно уловила в себе оттенок какого-то очень неприятного самочувствия. Мне показалось в этой сутолоке, беготне, опаздывании, что люди в кино просто-напросто не умеют работать, и что я тоже должна, как и тогда в «Батистовом платке», что-то прибивать, что-то приносить, кого-то звать, чтобы состоялась съемка.

Привыкнув к строгим и точным порядкам работы в театре, я была ошеломлена уже в последующих фильмах встречей с техникой в новом искусстве. Я отнеслась к ней враждебно, нетерпеливо и невдумчиво.

В дальнейшем мне пришлось понять и принять сложнейшую совокупность искусства кино, рождаемого техникой и, в свою очередь, рождающего новую, труднейшую, высочайшую технику самого искусства.

Это трудный, долгий, серьезный путь пересмотра и ломки вкоренившихся и обязательных привычек и навыков театра, и открытие в киноискусстве новой человеческой самодисциплины, самовоспитания, а в итоге и любви, затмившей любовь к театру.

Жизнева О. От вамп до мечтаний // Экран и сцена. 1999. № 18.