Однажды вызвали меня и Сергея Юткевича к кинематографическому начальству на Гнездниковский.

Пришли. Заходим.

Председателем Кинокомитета был в те времена товарищ Шумяцкий, старый большевик, соратник Ленина.

После того как впервые были установлены дипломатические отношения с Персией, с Ираном, Шумяцкого назначили туда первым послом. ‹…›

Вот является наш советский посол на первый дипломатический банкет. Сели за стол.

У каждого прибора слева и справа-штук по десять вилок, штук по десять ножей. Маленькие, побольше, большие. Прямые и косые. Да еще ложек разного калибра несколько штук перед тарелками. Начинают обносить блюда. Дипломаты приготовились повеселиться, смотрят- как-то этот большевистский хам, этот необразованный медведь догадается, какая вилка для чего предназначена… Смотрят, переглядываются…

‹…› Шумяцкий, мгновенно оценив ситуацию, зажимает все лежащие перед ним вилки и ножи в кулак, оставив один нож и одну вилку, подзывает лакея, вручает ему всю кучу серебра и говорит: это лишнее, можете убрать.

И дипломатический корпус разражается аплодисментами.

В истории партии Борис Захарович Шумяцкий остался знаменит тем, что после закрытия Временным правительством в июньские дни «Правды» он возглавлял ее редакцию, и центральный орган партии стал выходить под названием «Рабочий путь».

‹…› Итак, явились мы по вызову к Борису Захаровичу.

— Товарищ Алексей, товарищ Сергей, — встретил он нас, -садитесь. Есть важное задание-нужна картина о наших дипломатах…

И Шумяцкий принялся рассказывать нам о замечательной деятельности выдающихся советских дипломатов и о маленьких людях, выполняющих незаметную, но бесконечно важную работу в представительствах Советского государства за рубежом.

Увлеченный сам этой темой, Шумяцкий старался и нас заразить ею.

Система руководства киноискусством этого замечательного человека основывалась на личных отношениях, личных связях с двумя-тремя десятками кинематографистов.

‹…› Копии своих писем и ответы кинематографистов Шумяцкий хранил в сейфе, в особой папке, и к переписке этой и личным своим отношениям с этой группой относился с величайшей серьезностью, считая это наиболее важной стороной руководства киноискусством.

Хоть ни Сергей, ни я не думали до прихода к Шумяцкому про картину о дипломатах, но он нас разагитировал, и мы решили попытаться ее сделать.

‹…› И тут не помню сейчас кто, кажется режиссер Эрмлер, посоветовал нам побеседовать с одной старой английской дипломатической дамой: она будет, мол, нам полезной в смысле ознакомления с обстановкой и нравами дипломатической среды.

На ближайшем приеме нас познакомили с этой леди, мы честно сказали ей о своих затруднениях, и она согласилась нам помочь-вначале побеседовать с нами, а потом, быть может, даже устроить прием, на котором мы познакомимся с другими дипломатами и их женами.

Итак, мы пока что приглашены на завтрак к леди М., жене английского лорда, крупного дипломата.

Леди семьдесят лет. Она на две головы выше каждого из нас и худа, как школьная указка.

За завтраком нас обслуживают три лакея в туфлях на войлочной подошве.

Леди держится подчеркнуто прямо и рассказывает нам о себе.

‹…› Леди предупредила нас, что она крайний консерватор и режима нашего не одобряет.

Почему эта дама все-таки решила нам помочь — не знаю. Один из наших друзей-скептиков мрачно сказал: «Она просто хотела вас завербовать в английские шпионы». Я же думаю, что ее, скорее, подкупила воспитанность моего друга режиссера, его манеры и знание английского языка.

‹…› мы перешли в гостиную, и хозяйка спросила, не хотим ли мы послушать тронную речь короля.

Мы, конечно, захотели. Я и мечтать не мог об этом, и вдруг-тронная речь! Вот здорово! На рояле стоял большой черный патефон-никаких радиол или электропроигрывателей тогда еще в помине не было. Так что леди собственноручно завела пружину и поставила на диск пластинку.

Как только патефон зашипел, леди замерла по стойке «смирно».

Мы с режиссером переглянулись — что надо делать? Тоже встать? Все-таки мы в английском доме и говорит их король… С другой стороны, почему мы, советские люди, должны вставать -король не наш, и, в общем, чихали мы на его величество.

Решили сидеть.

Леди не смотрела на нас. Ее взгляд был направлен в пространство, видимо, куда-то туда — через Ламанш, в Англию, к подножию трока.

И вот — началась тронная речь английского короля.

Никогда в жизни ни мне, ни Сергею, естественно, не доводилось слышать королевские тронные речи, и представляли мы их себе как нечто высокоторжественное и пафосное.

‹…› И вот речь началась…

Да, забыл сказать, что королем Великобритании в те времена был еще старик Георг V, давно уже засидевшийся на троне.

Первое, что мы услышали из патефона, был глухой, старческий кашель. Он длился долго. Затем последовал звук, издаваемый носом, — король долго сморкался. И снова старик стал кашлять…

‹…› Леди-наша хозяйка стояла куда тверже, чем колонна на площади у Зимнего дворца, и в ее серых глазах не отражалось ничего, кроме верноподданничества.

Меня начало разбирать, уже как только я услышал королевскую арию кашля и особенно когда его величество стал сморкаться. Однако я держался, крепко сжав кулаки. На своего спутника я боялся посмотреть.

Наконец раздался дребезжащий голосок. Король произнес три слова:

— My dear people… — и снова зашелся кашлем. Затем последовала еще одна операция чистки носа. На этот раз сморкался король с вариантами, — видимо, чистил то одну ноздрю, то другую, и каждая имела свой тембр, отличный от другой.

Много раз в жизни меня подводила смешливость- так было в детстве, так было когда-то в истории с Марком Бернесом, так случилось и в тот раз: я почувствовал, что вот-вот разразится катастрофа… чертов король… ‹…› Вдруг я почувствовал, как по лицу моему покатились горячие слезы.

Меня трясло крупной дрожью, слезы катились из-под закрытых век. Ручки кресла трещали, слезы падали мне на грудь.

‹…› Леди между тем при всей своей неподвижности все же заметила мои слезы и скосила глаза в мою сторону.

Я плакал и смертельно боялся взглянуть на Сергея.

Все в мире когда-нибудь кончается. Кончилась и эта проклятая пластинка.

Леди подошла ко мне и протянула руку.

— О, спасибо, спасибо вам… — сказала она.

Я с трудом оторвал ладонь от ручки кресла, и леди железными пальцами сжала мою взмокшую кисть.

— Я так благодарна… — продолжала она, — так чувствительно благодарна… Никогда не думала, что в России кого-нибудь могут так тронуть слова моего короля… ‹…› — Да, — невозмутимо ответил Сергей, — он у нас чрезвычайно чувствительный, очень тонкая натура.

И все-таки даже теперь мы с ним не рисковали посмотреть друг на друга.

‹…› Картину о дипломатах мы так и не сделали, но тронную речь короля мне все-таки удалось послушать.

Каплер А. Избранные произведения в 2-х т. Т.2. М.: Искусство, 1984. С. 480–486.