Много фильмов на его счету: большие и маленькие, художественные и документальные, удачи и провалы. Но, называя имя Сергея Параджанова, мы прежде всего видим триптих, три монолитные глыбы, три вершины его творчества. Это фильмы: «Тени забытых предков» (киностудия имени А. Довженко), «Цвет граната» (киностудия имени А. Бек-Назарова, «Арменфильм») и «Легенда о Сурамской крепости» (киностудия «Грузия-фильм»). <…>

«Тени забытых предков» стали, безусловно, одним из ярких событий советского кино первой половины 60-х годов.

«Огненные кони» — так назывался фильм в иностранном прокате — пронеслись по всему миру, завоевав огромное количество наград на различных международных фестивалях.

«Созданный в классических традициях украинского поэтического кинематографа, заложенных еще Довженко, фильм этот одновременно ознаменовал выход его на новое качество — стал провозвестником «новой волны». <…>

Фильм Параджанова был одним из первых в своем обращении к эпическим традициям и воспевании таинственных сил природы. Без осознания этого трудно понять, почему картина встретила столь восторженный прием, почему даже самые сдержанные критики буквально захлебывались в эпитетах и характеристиках.

Появление «Теней забытых предков» стало не просто премьерой, а в буквальном смысле взрывом, открытием нового самобытного художника, новой личности со своим ярким, ни на что не похожим видением. <…>

Вечный круговорот природы — не роковая тропа, по которой мы обречены идти, а величайшая радостная круговерть — Праздник, на котором нам суждено испить такой сладостный напиток, как Любовь.

<…> При всех последовавших творческих достижениях Параджанова таких психологических и индивидуальных раскрытий в них уже не было, и фильм «Тени забытых предков», безусловно, стоит особняком.

<…> Трудно переоценить то непередаваемое ощущение подлинности, которое принесли в картину жители закарпатских селений со своими лицами, песнями, костюмами и т. д. Никакие, даже вполне профессиональные статисты не могли бы столь виртуозно и артистично справиться с подобной задачей. Именно благодаря крестьянам — участникам массовых сцен — в картину мощно ворвалось свежее дыхание, удалось избежать ложно поэтических красивостей и оперности. Сила и удача фильма в подлинном прикосновении к языческим первоэлементам человеческого сознания, возрождении первозданной эпической поэтики, столь сильно действующей на наше воображение.

Принципиально отличаясь от всех предыдущих работ режиссера, картина «Тени забытых предков» помогла Параджанову вступить в новую для него сферу художественных интересов, весь его последующий путь, полный страстных и глубоких исканий, можно охарактеризовать словами поэта: «До сущности протекших дней, до их причины, до основанья, до корней, до сердцевины…»

Велика, на первый взгляд, разница между героем «Теней забытых предков» — простым крестьянским парнем, живущим в самых дебрях Карпат, — и бывшим придворным поэтом, удалившимся в такие же заповедные армянские горы, выбравшего себе стезю монаха, погруженного в поиски смысла бытия. Но роднит их единая страсть. Отказываясь от привычных житейских ценностей, они избирают духовное, платоническое начало, что в конечном счете и определяет их судьбу. При всем том, что здесь мы снова видим щедрое использование этнографических и декоративных решений, фильм «Цвет граната» стал, однако, принципиально новым шагом в творчестве Параджанова.

Если в «Тенях забытых предков» применялись разнообразные кинематографические методы: динамическая камера, эксперименты с пленкой, сложные комбинированные кадры и т. д., то в новом фильме Параджанова перед нами ровный, локальный свет, камера намертво установлена на треногу, статичность мизансцен, напоминающих порой почти египетские композиции. Налицо откровенный, порой даже вызывающий переход к «антикино», но приход к нему Параджанова не просто новаторский эксперимент, а путь, обусловленный логикой эстетических поисков.

Здесь хочется напомнить известное положение современной информатики, что гармония рождается только через ограничение.

Концентрируя внимание зрителей на фактуре — шерсти, дерева, металла и т. д., — режиссер как бы призывает увидеть, открыть красоту естественных первоэлементов, их срез.

Эти искания сродни обращению к структуре звука и сонорике, которые характерны для музыки нашего века.

Подобно тому, как современная архитектура, отказавшись от многословия классических колонн, фризов и портиков, перекликается в своих методах со строителями пирамид, для которых эстетическое чувство обусловливалось прежде всего объемами и структурой материала, так и «египетская статичность» мизансцен Параджанова, будучи ограничена в средствах, создает при этом совершенную гармонию.

Подчеркнутая архаичность решений позволяет картине набрать эпическое дыхание, чтобы вести разговор о глобальных проблемах человеческого существования.

Картина «Цвет граната» — глубоко национальное произведение не только по своей пластике, но прежде всего по глубокому проникновению в дух армянской культуры.

Монофизитство, выбранное исторически, обусловило во многом и эстетику монолитных поисков искусства армянского средневековья от поэзии до архитектуры. И если попытаться найти этому достаточно сложному фильму единый графический образ, то он может предстать как бесконечная лестница, ведущая, пользуясь замечательными словами Канта, к беспредельности звездного неба и нравственному закону внутри нас.

«Легенда о Сурамской крепости» — картина более распахнутая и открытая — полифонична по своему характеру.

С поразительной интуицией Параджанов уловил и передал специфические особенности характера грузинской культуры, страны-перекрестка, обдуваемого Европой и Азией одновременно.

И если в «Цвете граната» Параджанов прежде всего обратился к самому сильному проявлению характера армянской культуры — ее монолитному пластическому мышлению, как бы воплощенному в камнях хачкаров, то в «Легенде о Сурамской крепости» на первый план выведена приоритетность грузинской культуры в театральном, зрелищном характере своего самовыражения. Если в одном случае перед нами кинофреска, то в другом (да простится этот вольный термин) кино-театр, а точнее кино-действо.

Здесь хочется вспомнить определение Ю. Лотмана, считающего, что зритель вводится в «Легенду о Сурамской крепости» во всей условности иллюзии, присущей еще «Глобусу» Шекспира.

В сложном развертывании различных судеб своих персонажей фильм чем-то напоминает композицию кинематической скульптуры (например, мобили Калдера), когда образ возникает из движения расщепленных, самоценных форм. Постепенное развитие событий разражается в патетическом финале громом и молнией, лишь в ослепительном свете которой можно по достоинству оценить всю необходимость предыдущих отступлений. И все же многонефная, близкая к барокко архитектоника фильма Параджанова обладает в то же время геометрической ясностью пирамиды.

<…> Давая высокую оценку изобретательности автора, восхищаясь вместе со многими критиками изысканными эстетическими решениями, не будем забывать, что сила фильмов Параджанова прежде всего в высоком уровне нравственного заряда.

Именно благодаря ему мы ощущаем при просмотре фильмов Параджанова возвышенно-очищающее чувство катарсиса.

И конечным фактором при оценке его творчества должно служить это обстоятельство.

В исследуемом нами триптихе — «Тени забытых предков», «Цвет граната», «Легенда о Сурамской крепости» — фильмах, снятых на разных студиях и на разном национальном материале, — есть при том единый ведущий мотив, объединяющее их начало — Любовь!

По существу, перед нами вдохновенная исповедь о единой страсти в трех ипостасях: Любовь к Женщине, Любовь к Истине, Любовь к Родине.

<…> Ценность фильмов Параджанова не только в том, что он исследует глобальные проблемы человеческого бытия и основные движущие человеком мотивы. Каждая его картина предстает в неповторимой огранке конкретной национальной культуры, с поразительной интуицией ухватывая нюансы и своеобразие национального характера и темперамента. Глубоко предметный, фактурно конкретный мир его фильмов обладает в то же время универсальностью мифа, который он выражает одному ему присущим языком.

Григорян Л. Три цвета одной страсти. М., 1991.