В первой половине 1930-х годов Михаилу Геловани уже не приходится играть в киномелодрамах, сходить с ума или завершать жизнь героя самоубийством. Кинематограф предоставил ему возможность с блеском проявить свои способности комедийного актера, мастера тонких сатирических обобщений. ‹…›
Играя роль революционера-подпольщика Спиридона Ломидзе («До скорого свидания») Михаил Геловани создает не столько героико-романтический, сколько живой комедийный образ ловкого и находчивого человека, оказавшегося в калейдоскопе самых невероятных событий: его герой совершает побег из Метехского замка и по воле случая принимает чужой облик. Гротескно-комедийные краски, которыми пользуется Геловани, воспринимаются как вполне реалистические грани образа, а смешные несоответствия часто теряют свою условность. Актер убеждает, что Спиридон Ломидзе, переодетый в изящную черкеску и с документами князя в кармане, имеет полное право на свою смешную мистификацию, изображая знатную персону и втайне посмеиваясь над царским законодательством, обманутыми судьями, которые должны установить его личность. С обезоруживающей непосредственностью Геловани объясняет судебным чиновникам, что странное поведение его князя-«отца», не желающего признать «сына», продиктовано, мол, семейными раздорами. Артист хорошо запомнился зрителю и в трагической сцене встречи с матерью, которую приводят в тюрьму для опознания Спиридона Ломидзе. По тревожно-безразличному взгляду отвернувшегося узника, по всему его виду старая женщина догадывается, как в этой ситуации ей надлежит поступить.
В историко-революционном фильме «Последний маскарад» перед нами в исполнении Михаила Геловани уже настоящий князь Ростом Диомид, который не теряется в слишком пестрой и густой массе людей и событий. В игре артиста, потратившего много энергии на сатирическое обличение своего героя, мы заметно ощущаем и влияние политического плаката, и некую заданность сценария и режиссерской трактовки в изображении меньшевика-соглашателя, трусливого человека, отвергающего насилие, но бравирующего революционной фразой, позера, легко меняющего свои маски. Мы становимся свидетелями целой серии политических превращений Ростома: то он предстает перед нами грустным, «побитым», в демократическом наряде, потрепанной солдатской шинели и мятой папахе, то в модном пиджаке и шляпе, то во фраке и блестящем цилиндре, когда с фальшивой скромностью принимает портфель министра в правительстве Грузии.
Естественно, что в те годы актер не мог уйти от назойливой политической тенденциозности, предписывающей непременное разоблачение грузинского «меньшевика-соглашателя», да еще и одного из лидеров буржуазного правительства. Но надо признать, что благодаря мастерству и обаянию Михаила Геловани тенденциозно-плакатные акценты во многих сценах ленты не стали доминирующими, и мы видим не только представителя определенного социального круга: при всех своих несимпатичных чертах и «меньшевистских взглядах» герой Геловани нередко воспринимается как живой, эмоциональный и легко увлекающийся человек, не лишенный известного обаяния и имеющий определенные убеждения. Именно поэтому актер выглядит в фильме гораздо интереснее, чем многие одноцветные положительные персонажи. И смысл картины, заложенный в самом ее названии, связан прежде всего с образом князя Ростома.
Михаил Геловани старательно обживал все костюмы своего героя и однажды во время съемок появился на квартире своих друзей в Тбилиси в папахе и засаленной солдатской шинели, с лицом, заросшим щетиной, что вызвало сначала переполох, а затем веселое оживление. Артист часто приезжал после ночных съемок с обожженными глазами: несовершенство осветительной аппаратуры, вспышки вольтовых дуг, отраженный свет от щитов, покрытых серебристой фольгой,— все это пришлось переносить актеру в те годы. Дома ему прикладывали к векам примочки из ваты, пропитанной крепкой чайной заваркой.
За двадцать два года работы в театре и кино, к началу второй половины 1930-х годов, у Михаила Геловани укрепилась тяга к комедийному амплуа, музыкальному спектаклю, к приемам пародии и эксцентрики. В этом он видел свое актерское и режиссерское будущее. ‹…›
В 1936 году кинорежиссер Николай Шенгелая снимал фильм «Золотистая долина», в котором Михаил Геловани играл счетовода Кирилэ, скрывающего за маской скромности и обходительности лицо лютого врага колхоза. Его герой был в кителе полувоенного покроя, летней фуражке с квадратным козырьком и с наклеенными усами. Георгий Михайлович Геловани рассказывает:
«Как-то художественный руководитель киностудии Михаил Чиаурели решил посмотреть отснятый материал. Увидев Геловани в таком облике, он ахнул и попросил зажечь свет в маленьком просмотровом зале.
С изменившимся выражением лица он спросил у режиссера:
«Что вы показываете на экране? Подумайте, на кого похож Геловани, под кого он загримирован?»
Все молчали. Снова заработал проектор, и Чиаурели закричал, глядя на экран:
«Теперь вы видите, на кого похож Кирилэ?!»
На этот раз намек был понят: всех в зале озадачило сходство Кирилэ со Сталиным. Но опасное сходство значительно уменьшили, сняв Геловани в ряде эпизодов с помощью другого грима.
Именно об этом вспомнил Чиаурели через несколько месяцев, когда пригласил Геловани играть роль Сталина в историко-
революционном фильме «Великое зарево».
Бернштейн А. Михаил Геловани. М.: ВТПО «Киноцентр», 1997.