Способность актера к передаче «бесхитростной простоты» использовал С. М. Эйзенштейн для роли Владимира Старицкого в фильме «Иван Грозный» (1945). Актер блестяще справился с задачей. Его «малолетка» был изначально испуган и не приспособлен к жизни в жестоком мире. Он ходил так, будто только научился, глаза его лишь отражали окружающее, ничего не пропуская внутрь. А чего стоил жест, когда в хоромах Грозного этот доверчивый младенец ловил муху, подносил к уху кулак и с наслаждением слушал жужжание. Заметил режиссер и другое: способность Кадочникова к перевоплощению, недаром поручил ему, кроме Старицкого, роли халдея и Евстафия в других сериях картины.

Многое из того, чему актер научился у Эйзенштейна, будет использовано им и в ролях современников. К середине 1930-х годов зрителям приелись слишком прямолинейные, величественные, монументально-плакатные герои. Кадочников предлагал другое. В его персонажах воля соединялась с мягкостью, а целеустремленность — с добротой. Способность к трансформации помогла ему с большой убедительностью сыграть двух разновозрастных персонажей в фильме «Запасной игрок» (1954).

Но был еще Федотов в «Подвиге разведчика» (1947). Выбор Кадочникова на эту роль не стал неожиданным. В довоенных его героях — добрых, милых, застенчивых, но в то же время упорных и стойких в достижении главного, принципиального, чувствовалась готовность к любым испытаниям, любым деяниям во имя победы. Достаточно вспомнить его композитора Мухина в непритязательной, но такой милой ленте «Антон Иванович сердится» (1941). Мухин был застенчив и неловок, скромен и открыт душой, но целеустремлен и тверд, отстаивая свое музыкальное кредо или упорно добиваясь благосклонности любимой девушки.

В «Подвиге разведчика» Кадочников создавал как бы два противоположных образа: простого, доброго человека с открытым лицом, — таким был его Федотов дома, в России, и потом уже в тылу врага, когда он общался со своей помощницей, разговаривал с подпольщиками или спал в самолете после выполнения трудной и опасной работы. В других эпизодах ему приходилось носить маску промышленника Генриха Эккерта, и делал он это не шаржированно, а достойно. Именно в поединках с представителями службы безопасности Германии сумел Кадочников выявить в своем герое одаренность, способность найти верный и неожиданный ход в сложной игре, выбить оружие из рук противника. Кадочников блистательно демонстрировал, может быть, самое трудное в искусстве: напряженную, ищущую человеческую мысль, которая определяла все поступки его героя. ‹…›

Несгибаемую силу духа раскрыл Кадочников в Алексее Мересьеве в «Повести о настоящем человеке» (1947). И снова, создавая эту легендарную фигуру, актер сумел соединить исключительное и обыкновенное. Он всегда помнил слова самого Алексея Маресьева о том, что таких людей много, но каждый индивидуален, и показал, какой ценой достигается представление о несгибаемости, какова цена воли к победе. Борис Горбатов на просмотре картины был уверен, что у Кадочникова действительно нет ног, — с такой достоверностью создавал актер свой образ.

«Другая жизнь» в кино началась с появления Кадочникова в роли дряхлого Ивана Ивановича Трилецкого в фильме «Неоконченная пьеса для механического пианино» (1977). Далеко не всякий актер нашел бы в себе мужество так круто изменить зрительское о себе представление. Н. Михалков определил жанр фильма как «притчу об утраченном времени», и фигура Трилецкого была как бы завершающим звеном в цепи бессмысленно проживаемых жизней. Причем, как и раньше, Кадочников не разоблачал, не клеймил своего героя. В соответствии со стилистикой фильма он ненавязчиво, даже изящно раскрывал в Трилецком усталость и обреченность зашедшего в тупик мира. Его персонаж все время пребывал в состоянии незамутненной душевной эйфории, несложные его мысли легко перелетали с предмета на предмет и быстро угасали в невнятной дреме. ‹…›

Но, пожалуй, наиболее интересным его стариком был «вечный дед» из «Сибириады» А. Кончаловского (1979). В этом персонаже сочетались реальность и сказочность, конкретность и поэтичность. Сгорбленный, какой-то замшелый, его «вечный дед» неизменен и вечен, как сама природа. В нем переплетались черты врубелевского Пана, с его удивительно светлыми вопрошающими глазами, деревенского знахаря, читающего тайный язык природы, и лешего, ернически посмеивающегося над человеческой недальновидностью. Играя Вечного деда, Кадочников показал не только условно-поэтическое его начало, но живое, чуткое отношение к тайнам природы, которое дает ему чудесную силу врачевать людей, предсказывать будущее. Много повидавшие и узнавшие, мудрые, лукавые, суровые и добрые, старики Кадочникова были постаревшими героями его легендарной молодости.

Данилова Л. Павел Кадочников. Сказочник // Актеры — легенды Петербурга / Сб. статей. СПб.: Министерство культуры РФ, РАН, РИИИ, 2004.