В 1918 году летом наша мама, ее сестра и мы трое поехали по Каспию и Волге на самарские дачи, но т. к. в Саратове и выше по Волге были «белые», то дальше мы продвигаться не могли и, доехав до Камышина, свернули в сторону и поездом добрались до села Красный Яр, где провели лето. Возвращаясь в Камышин, чтобы вернуться в Баку к учебному году, узнали, что в Азербайджане мусаватисты, и мы застряли на зиму в этом городе. Получили квартиру. Мама и тетя поступили на работу, а мы трое — в школу. Я училась в центре города, близко от нашего дома, а старшие сестры в новом здании за кладбищем. Жили мы скудно и голодно, и Маргарите пришлось поступить впервые в жизни на работу, она была регистратором браков и рождений в подотделе записей актов Гражданского состояния при Исполкоме.

Училась она вечерами. За обедом, когда собиралась вся семья, Мара рассказывала о случавшихся почти ежедневно курьёзах, и обеды наши затягивались.

Под Новый год в школе старших сестер устраивался вечер, на который меня взяли с собой. Маргарита читала Лермонтова «На смерть поэта» и «Куклу» — успех был большой.

Компанией мы возвращались домой, и кто-то предложил Маре пойти одной через кладбище, и в доказательство того, что она прошла серединой кладбища, Мара должна была кинуть ключ за ограду могилы, где стоял памятник — ангел из черного мрамора. Когда мы пришли к противоположным воротам, сестра была уже там. Утром в ограде «Черного ангела» ребята нашли ключ Мары.

✱ ✱ ✱

Подросла Мара и у нас ежедневно к вечеру стала собираться молодежь. Играли на пианино, пели, читали стихи, спорили, а позже уходили гулять на приморский бульвар.

Подросла и Нюра. Появились и ее друзья. ‹…› Друзья Маргариты больше группировались возле инструмента — играли многие. Зина Компанеец, Саша Гаямов, Арсений Авраамов, Юрий Фиднер и др.

Если в комнате возникали интересные споры, что бывало нередко, то знакомые Нюры заинтересовывались и подавали реплики в окно. Я была еще мала, бегала на звонки открывать двери и приносила жаждущим воду. Но мне было интересно наблюдать за всем происходящим, и я обычно устраивалась в углу дивана с котенком на коленях. В то время я впервые услышала стихи Гумилева, Блока, Маяковского, Есенина, Цветаевой, Ахматовой, Бальмонта, Северянина, Саши Черного, Агнивцева и др.

Однажды у нас дома друзьями Нюры был устроен литературный суд. Всех сильно взволновала книжка Пантелеймона Романова «Без черемухи», в которой поднимался вопрос нравственности, полового подбора до женитьбы и т. п. Мнения разделились.

В то время это была модная тема. Помню расклеенные в городе афиши лекций и диспутов: «Современная молодежь и половой вопрос», «Вопросы пола» т.д. и т. п. Как-то днем с балкона мы видели женщину и двух мужчин, на каждом из которых от плеча к талии шла лента с надписью: «Долой стыд» и это была единственная их «одежда». Часть комсомольцев считали девушек, не желающих жить половой жизнью до замужества — мещанками. Кличка эта тогда была страшна и многих слабых девушек сбивала с толку.

Тот, кто защищал точку зрения и поведения того или иного персонажа книги П. Романова — взяли на себя эти роли. Были избраны судья, два народных заседателя, прокурор и защитник.

В этот вечер у нас собралось очень много народа — пришли знакомые обеих старших сестер. На «скамье подсудимых» сидели сторонники вольных взглядов. Говорил каждый своими словами, но отстаивал позиции своего литературного героя.

Страсти бушевали и «на сцене» и «в публике» в течении всего вечера. Вольнодумцы были осуждены, но остались при своем мнении. Конец «суда» происходил уже при маме, вернувшейся с работы. Слушала она молча, не вмешиваясь, но если к ней обращались как к старшему авторитетному человеку, она отвечала коротко, «не давя» на участников «суда» своим мнением.

Я была ужасно заинтересована, взволнована, но совершенно не понимала за что судят этих людей, хотя считала их неправыми и была довольна решением суда.

✱ ✱ ✱

При мусаватской власти Баку оккупировали английские войска. Англичан очень соблазняла нефть. Город жил бурной жизнью, его называли вторым Парижем. Открылись новые рестораны, кафе-шантаны; ювелирные магазины торговали крупными бриллиантами. По улицам ходили небольшие отряда шотланцев. Даже частушка была сложена:

«Бакинские красотки
Шотландцев увлекают,
В подарок просят юбки,
Но те их не снимают».

Весна 1919 года. Ясный, сверкающий день. Цветет акация, одурманивающе пахнут олеандры и персидская сирень. Маргарите 16 лет, она работает. Штаб I-го иранского кавполка, в помещении магазина на Отчинской улице, ведущей к бульвару, к морю.

Работа машинистки Маре скучна и противна. Она видит через витрину, как ее друзья идут на бульвар, и чувствует себя зверьком в клетке. Ей хочется на волю, на солнце, к морю. В комнате работает несколько человек и она загромождена столами. Маргарита рассчитывает место и «падает в обморок», растянувшись на полу во весь рост. Сотрудники всполошились. Сестру обрызгивают, и мочат виски водой, но она не сразу «приходит в себя», а дает время сослуживцам убедиться, что обморок был глубоким. Мару на фаэтоне отвозят домой, и она тут же отправляется на бульвар, где ее встречает компания друзей.

Осень 1919 года. Маргарита учится в Государственной драматической студии. Она усердно занимается и дома. Шумно втягивая носом воздух, медленно, с паузами после каждого слова, на одной ноте и на одном дыхании Мара произносит: «Осел… увидел… соловья… и… говорит… ему…»

✱ ✱ ✱

Весна. Ясный солнечный день. Мара встала необычно рано, быстро поела (она всегда ела быстро) и попросила меня бросить готовку, чтобы вместе убрать нашу большую светлую столовую. Мы сняли скатерть и раздвинули обеденный стол. Сегодня у нас урок грима. Собралось 10–12 студийцев, каждый принес небольшое зеркало и ящичек с гримом.

Я сижу на софе с разноглазым котенком на руках и, затаив дыхание, смотрю, как на моих глазах знакомые лица юношей и девушек превращаются в лица стариков и старух, добрых, смешливых или жестоких. Они советуются друг с другом, но больше обращаются к Маре. Она берет палочки грима или растушевку, делает несколько линий, и лицо сразу преображается, выражая заданный характер. Такие уроки у нас часты.

Маргарита заперлась в спальне и не пускает меня. Я надоедаю ей разными просьбами дать то или другое. Наконец она не выдерживает, отпирает дверь и говорит:

— У тебя случайно нет папирос?

— ???

— Понимаешь, я учу роль, построенную на паузах, моя героиня курит. Я сделала цигарку из чая, а она почему-то не горит.

Я молча убегаю к соседям и приношу сестре несколько папирос. Все, что связано со студией, т. е. с будущим сестры — для меня таинственно и свято.

Студия ставила пьесу «Амазонки», в которой сестра играла одну из главных ролей. Участники спектакля сами шили себе костюмы и занимались этим у нас. Рисовали на картоне орнаменты, вырезали их, красили золотой краской и приклеивали на костюмы. Из золоченого картона мастерили шлемы, щиты, наплечники и поножи. Костюм Маргариты был из лилового бархата, и золото на нем было очень эффектно.

✱ ✱ ✱

Когда Маргарите надо было серьезно позаниматься, а к нам в любой момент могли вторгнуться друзья её или Нюры и помешать этому, она говорила мне: «Ухожу работать в кабинет».

Своим кабинетом сестра называла двор старой действующей армянской церкви, находящейся в самом центре города, в двух кварталах от нас. Мару очень забавляло, что с трех сторон мимо церкви проходят знакомые, и достаточно повернуть голову, чтобы через ажурную ограду увидеть её, но никому не приходило это в голову. Я была очень горда тем, что старшая сестра доверила мне свою тайну.

«Дальним кабинетом» назывался Ханский дворец, куда можно было забраться по насыпи на широкую стену, окружающую двор судилища и по лестнице в толще стены спуститься в этот дворик. Уж там никто не мешал Маргарите громко учить роли. Только раз после школы я пришла с подругой в Ханский дворец, где мы бывали нередко — нам нравилось играть в прятки в сорока комнатках гарема — и застав там старшую сестру увела подруг, чтобы не мешать ей, несмотря на то, что она благосклонно разрешила нам остаться.

✱ ✱ ✱

В 1922 году в Баку на гастроли приехал драматический театр «Красный факел», руководимый Татищевым, Маргарита хотела оценить свои актерские силы и пошла в театр на экзамен под предлогом поступления. Днем, в перерыве между репетициями, собралась почти вся труппа во главе с Татищевым и Огонь-Догановской, которая была на сносях.

Мара прочитала и получила полное одобрение, но попросила разрешения еще прочитать «Ворону и лисицу» Крылова. Читала она эту басню так, что все присутствующие хохотали до слез, до стона, Татищев увел Догановскую в середине чтения, чтобы от смеха не начались преждевременные роды. По его возвращении Мара прочитала басню с начала до конца, и Татищев пригласил ее вступить в труппу.

Система оплаты в «Красном факеле» была марочная. Начинающие актеры получали 10 марок, Татищев предложил сестре 12, но так как она не думала поступать в театр, сказала, что этого мало. Татищев прибавил еще 3 марки, и сестра опять отказалась. Тогда Александр Николаевич (?) сказал: «Вы маленькая нахалка, но очень талантливы, и я дам вам 18 марок». Маргарита «открыла свои карты»: — Я набавляла оклад, чтобы Вы мне отказали. Я пошла бы к Вам работать за один хлеб, но мама меня не отпустит.»

И вот на следующий день Татищев пришел к нам. Помню его хорошо: большой, высокий, очень вежливый и предупредительный. Он долго говорил с мамой, доказывая, что студию Мара окончила и все равно пойдет работать в один из трех русских театров Баку, пригласивших ее, так пусть уж она поступит в «Красный факел», а он и его жена Догановская будут опекать ее, как родную дочь. Долго длился этот разговор, но в конце-концов он уломал маму, и она дала согласие. ‹…›

После гастролей Маргарита с «Красным факелом» приехала в Одессу, где постоянно находился театр и, продолжая работать в нем, стала пробовать свои силы в кино.

1922 год. Баку. Маргарита оканчивает Государственную Азербайджанскую драматическую студию и, единственная из выпуска, получает приглашения в оба русских театра и в гастрольный театр «Красный факел», находящийся в это время в Баку. Сестра уезжает с этим театром и очень скоро занимает в нем одно из ведущих положений. Большинство ролей, которые она играла, были детские, и уже тогда начавшиеся систематические наблюдения за ребенком положили основу тому интересу, который вылился позже в сознательное желание работать именно в детской кинематографии.

Проработав в «Красном факеле» больше года, Маргарита оставляет его и уезжает в Одессу, где поступает в Госдраму. После одного из выступлений ей предлагают договор на Одесской кинофабрике.

Работа в кинематографии в качестве актрисы М. Барскую не привлекает, она считает, что кинематограф лишает актера его важнейшего орудия — слова.

Режиссёр П. И. Чардынин, ставший мужем сестры, после её съемок в нескольких фильмах поручил ей работу по литературной части, и Маргарита разносторонне помогает Петру Ивановичу. Нужно сказать, что еще занимаясь в студии сестра была «черновым» режиссером.

За 6 лет П. И. Чардыниным было поставлено 11 картин. По предложению Маргариты, когда снимались две серии «Тараса Шевченко», был снят специальный вариант для детей.

1929 год. Маргарита поселяется в Москве и начинает с общественной деятельности, сознательно не стремясь в производство. При Наркомпросе был организован кино-совет, в который вошла М. Барская, и ею была организована детская секция при АРРКе, председателем которой ее избрали.

1930 год. М. Барской написан первый школьный сценарий, как учебное пособие на с.х. материале «Кто важнее — что нужнее», фильм был поставлен ею. Он признан агитационно-политическим, размножен и брошен на сельскую сеть. Лента получила хорошее признание.

Барская Е. Воспоминания о Маргарите Барской (Написаны ее младшей сестрой) // НИПЦ «Мемориал». Архив. Фонд № 2. Оп. № 2. Дело № 6.