Лариса Малюкова («Новая газета»): Едва нащупанная в «Кавказском пленнике» линия человеческих взаимоотношений чеченцев и русских, насильно вброшенных в кровавую историю, «Войной» окончательно разорвана.

Из фильма в фильм Балабанов последовательно раскладывает пасьянс своего эпоса, своих героев: старший Брат (Сухоруков), средний Данила (Бодров) и вот — фольклорный младший брат, и звать его Иванушка. Именно Иванушка в «Войне» выручает из большой беды старшего «брата», да еще и иноземцев слабосильных спасает. Вот он — новый солдат Сухов, обвешанный оружием, как Рембо, сквозь ледники и опасные речные пороги рассекает просторы охваченного войной Востока.

В финале к древней башне, в которой кучка искалеченных бедолаг отбивается от вооруженных бандитов, прилетят, как в сказке, железные «гуси-лебеди», они же спасители-вертолеты. Это тоже ответ Бодрову-старшему. В «Кавказском пленнике» вертушки в финале несли всем гибель. Здесь все строго разграничено: спасение — нашим, смерть — врагам.

Максим Семеляк (Ведомости): Балабанов будто бы понял, что война — это чересчур сильно, больно и жестоко; что она попросту не имеет права быть занимательной в подлом кинематографическом смысле слова. Оттого и герой у него — не обложечный немногословный красавец, а маленький неприятный человек из Тобольска. И эпизодический торговец героином, отвратительный Александр Матросов (Юрий Степанов), не идет ни в какое сравнение с изящным продавцом трофейного оружия Фашистом. И даже знакомые по «Брату-2» храбро некорректные замечания и шутки звучат тускло и придушенно, словно из зловонной ямы для пленных. Это получилось плохое кино, но едва ли про войну, идущую в режиме реального времени, можно и нужно снимать хорошее.

Простой пример — побывавший в Чечне рок-певец Шевчук написал об этом очень невнятные, скверные песни. Но когда тот же самый Юрий Юлианович в застольной беседе просто и хрипло описывал мне то, что там увидел, рассказ его провоцировал на учащенное сердцебиение как минимум. По всей вероятности, заявление «Война — это война» оказывается в данном случае единственно верным. Только одна тавтология все и объясняет, но едва ли тавтология способна породить кино. Снять красивый и остроумный миф вроде «Брата-2» или бондианы на таком материале было никак нельзя — для этого Балабанов слишком честный. А гнать чистую документалку — для этого Балабанов слишком режиссер.

Выходит, что фильм «Война» — это двухчасовое сражение между Балабановым как человеком, потрясенным фактом отрезания голов, и Балабановым как выдумщиком, опытным рассказчиком красиво сочиненных историй. И проиграли, кажется, оба.

Стас Тыркин («Комсомольская правда»): Балабанов — редкий для нашего кино профи, наш Люк Бессон, гений места и времени. Поставил себе задачу «поменьше актерской игры, побольше натурального» — и абсолютно с ней справился. От первой же сцены фильма, в которой чечены режут головы пленным российским солдатам, — оторопь и рвотные позывы, как от телерепортажа. (На пресс-конференции одна чувствительная дама не успокоилась до тех пор, пока создатели не поклялись, что сцена — не документальная.)

Действуют в «Войне» «натуральные», реальные люди, разговаривающие «натуральным» русским языком (в диалогах задействованы все известные мне матерные ругательства) и совершающие хоть и бесшабашные, но по большей части мотивированные поступки. Кое-чего стоит и стопроцентная убедительность всех занятых в фильме актеров. В то, что играющий главную роль Алексей Чадов не служил в армии, поверить нелегко. Талант молодого актера не вызывает сомнений, но у плохого режиссера погасла бы и взошедшая звезда.

При всем этом смотреть «Войну» мне было интересно лишь первые полчаса, когда меня взяли и, не спросив разрешения, ткнули мордой в зловонный зиндан — в жизнь, которую я не знаю и, если честно, не хотел бы знать.

Ольга Бакушинская («Комсомольская правда»): Устав рекламировать нашего «брата», самого братского брата в мире, Балабанов впервые коснулся очень важной темы и с блеском ее раскрыл. Я бы этот фильм принудительно заставила посмотреть всю европейскую комиссию по правам человека и прочих лордов Джаддов, которые таскаются в глубокие тылы нашей войны, а потом, удобно устроившись в кресле, трындят про гуманитарную катастрофу.

Фильм «Война» очень правдиво показывает, что такое обычный сытый европеец, оказавшийся в экстремальных обстоятельствах.

Антон Долин («Искусство кино»): «Война» — картина этапная, она свидетельствует о двух важнейших фактах. Первый: чеченская война, как в свое время та война, которую Америка вела во Вьетнаме, обязана быть сюжетом для книг, песен и фильмов, это важный и болезненный опыт, о котором нельзя молчать. Второй: время «Кавказского пленника» ушло навсегда, примирение уже невозможно. Поэтому Балабанов так настаивает на слове «война» и отказывается признавать, что дела на Кавказе «идут на лад». Это как минимум честно, и если уж «Войну» клеймят за идеологическую программу, то «Останкино», ласково рапортующее о редких «вспышках экстремизма», достойно презрения в высшей степени. ‹…› …фильм остается ярким и страшным свидетельством того, что такое война. Вечная тема русской литературы и кинематографа. ‹…› Если кто-то из веселых пареньков в кожаных куртках, которых я встретил в кинозале на сеансе «Войны», после фильма, заставившего их весело смеяться и орать: «Да минометом черных по жопе, и все дела!» — пойдет и запишется добровольцем, часть вины Балабанова в этом будет. Но не исключено, что кто-то из зрителей «Взвода» или «Апокалипсиса наших дней» был рад записаться в американскую армию. Такие всегда находятся, а в нашей стране их больше, чем где бы то ни было.

Михаил Трофименков («Коммерсантъ»): «Война» — вызов внедряемому в общество слепому оптимизму. История вчерашнего солдата, сибирского парнишки, и английского актера-недотепы, чудом вырвавшихся из чеченского зиндана и вернувшихся на войну ради освобождения невесты англичанина,- ни в коем случае не вестерн и не истерн. Скорее, жанр фильма можно определить как реквием по романтизму, манифест героического поражения, прощание с мифом о прекрасной даме, которую надо вырвать из лап людоеда. Алексей Балабанов умеет снимать вполне по-голливудски (подтверждение тому — виртуозная сцена погони автобуса за плотом), но демонстрирует это умение как бы походя, собирая из микроэпизодов печальную картину общества, где офицер спецслужб с лицом завзятого героинщика делает бизнес на заложниках, жизнерадостного воротилу наркоторговли зовут Александр Матросов, а в провинциальных бандитских разборках погибает больше мальчишек, чем на кавказском фронте.

Алена Солнцева («Время новостей»): Фильм задуман и начат еще до событий 11 сентября, и сейчас можно только догадываться, как он смотрелся бы, не случись этой катастрофы. Сегодня отношение в мире к террористам и заложникам во многом то же, что и у героя фильма, который учит напарника: думать надо до войны, а на войне — не надо, надо — выживать.

Раз враг — плохой, то наш — хороший. Очень хороший: умный (на компьютере шарашит, английский знает), добрый (выручать англичанку идет, и не за деньги — сам сказал), смелый (в самое пекло к дьяволу не боится сунуться), ловкий (он всех убивает, а его никто не задел даже), догадливый (подставу раскусил с легкостью) и совестливый (пришлось убить женщину, старика и ребенка, но ему это неприятно).

Но и это все обыкновенно, по этим законам скроены герои всех Сталлоне со Шварцнеггерами.

Есть одно обстоятельство, которое делает судьбу супермена Ивана чуть более сложной, давая ему шанс стать по-настоящему «нашим» парнем. Возвращаясь после дембеля в свой Тобольск, Иван понимает, что «попал» хуже чем в яму. Там, в Чечне, в его жизни был настоящий, глубинный смысл, он выживал, сохранял себя, боролся со страхом смерти и ценил свою силу. Здесь, на гражданке, — та же смерть ходит рядом (школьные друзья убиты в местных разборках), но все так мелко и несерьезно, что жизнь — как та банька с пауками — страшнее отрезанных голов. И потому он возвращается. За туманом. И за запахом тайги.

Андрей Плахов («Коммерсантъ»): «Брат-2» обыгрывал умозрительные, придуманные отношения «русского брата» с Америкой или даже с Украиной, в сущности, экранизировал национальный комплекс неполноценности. «Война» же происходит там, где реально льется кровь. Вопросы о том, чья это земля, кто агрессор и кто кого завоевал, неизбежно вновь возникнут в финале, когда герои окажутся вне зоны конфликта, Ивана привлекут к уголовной ответственности за убийства, а Джон, следуя западной формальной логике, его виновность подтвердит. Согласно логике фильма, у Ивана не было другого выхода. Это закон войны: или убьешь ты, или убьют тебя.

Гораздо интереснее реакция, которую вызовет картина внутри страны. И здесь, пользуясь формулой Бориса Акунина, можно сказать следующее. Истеричные юноши и дамы будут кричать об униженном национальном достоинстве и о том, как Балабанов его восстанавливает — это раз. Государство спокойно переживет балабановскую критику в свой адрес — это два, ибо, как говаривали прежде, сие есть «критика справа». ‹…›

«Войну» на фестивали действительно, скорее всего, не возьмут, да и нечего ей там, грешной, делать. Включение в сюжет фильма союзников-англичан делу не поможет. Создатели «Охотника на оленей» тоже намекали, что американцы — это те же русские, но киносообщество даже без подсказки СССР с трудом переварило фильм из-за двух кадров с пытающими пленных вьетнамцами. В свое время и Джон Форд считался сначала реакционером, а уже потом режиссером. Балабанова тоже прогрессивным не назовешь, и с этим придется смириться.

Лариса Малюкова, Братей Иванушка и shoot с ним, Новая газета, 2002. 18 марта. № 19.

Максим Семеляк, Тонкая красная линия огня, Ведомости. 2002.

Стас Тыркин, Идет «Война» народная. Ужасная война…, Комсомольская правда, 16 марта 2002

Ольга Бакушинская, Идет «Война» народная. Ужасная война… Комсомольская правда. 2002. 16 марта.

Антон Долин. A la guerre как на войне // Искусство кино. 2002. № 7

Михаил Трофименков. Коммерсантъ. 2002. 30 мая.

Алена Солнцева. Живет такой парень. Время новостей. 2002. 15 марта.

Андрей Плахов. На «Войне» как на войне. Коммерсантъ. 2002. 15 марта.