Мои картины — это тексты, пусть и не написанные или сказанные. Я пользуюсь уже довольно старым — ему больше ста лет — языком кино, на котором я и мои коллеги как-то умудрились изъясняться и быть понятными. Всегда советую не читать субтитры в моих фильмах, потому что надеюсь, что они будут понятны и без перевода. Любая фраза имеет мелодию и интонацию, которые должны прояснять смысл.

Иоселиани О. Самые противные — положительные герои [Интервью Олексия-Нестора Науменко] // Культура. 2009. 29 января.

[О фильме «Жил певчий дрозд»]
Слава Богу, что я его в свое время снял. Этот фильм принадлежит своему времени. Я был тогда тбилисский забулдыга, все знал про тбилисских забулдыг и снял про них кино. Те времена ушли и никогда не вернутся. Ни в мою страну, ни в какую другую. Нигде больше не будет места для такой небрежной трагедии. 

Иоселиани О. Я ничего не принимаю всерьез [Интервью Нины Цыркун] // Искусство кино. 1996. № 12.
 

[о документальных фильмах]
Никакого документального кино не существует. Как только вы поворачиваете камеру в ту или иную сторону, это уже ваш собственный выбор, не имеющий никакого отношения к объективности или документу. Когда мы склеиваем два куска пленки и выбрасываем то, что нам не нравится, это уже наша воля. Значит, это не документ. Сегодня можно снимать на видеокамеру бесконечные панорамы, но это будет так скучно, что перестанет быть документом.
В моих так называемых документальных фильмах нет Катрин Денев и Бондарчука, но люди все равно ходят так, как я им сказал, делают то, что я им говорю, например: «Повторите, пожалуйста, то, что вы давеча сделали», «Сделайте, пожалуйста, так, чтобы я вас видел с этой стороны», «Поверните голову направо». А что вытворял Дзига Вертов! Разве это документальное кино? Это его фантазии. Не верьте никаким документальным фильмам — их не существует на свете!

Иоселиани О. Самые противные — положительные герои [Интервью Олексия-Нестора Науменко] // Культура. 2009. 29 января.

‹…› все, что я думаю, все, что я делаю, в какой-то мере связано с моим детством, этим я обязан тем, с кем мне повезло или не повезло провести это детство. Это было в Грузии, но там же, в Грузии, другой социальный слой, другая группа людей может резко не принимать мою точку зрения. А так как эта, впитанная мной, культура все-таки относится к основам той культуры, которая существует сегодня на большей части европейской территории, для меня, я считаю, позволительно — снять фильм немножко о Франции, немножко о России, немножко об Италии, о Германии. Но осторожно очень. 

‹…› я сделал для телевидения четыре часа о Грузии, но это я сделал для телевидения специально, это такой жанр, и больше из этого жанра выжить, я думаю, нельзя. Для него нужно делать именно то, что люди должны посмотреть и воспринять как информацию, понять, а всякие художества — они, по-моему к телевидению неприложимы. Поэтому, если бы не было фильма на пленке, если бы его не было в ощутимом материальном виде, если бы не было темного зала и экрана, на который люди смотрят все вместе, то я бы кинематограф покинул. 

‹…› я никогда не ломал себе голову как ввести в тот или иной мой фильм какие-то абстрактные знаки, не имеющие отношения к повествованию, скажем. Но когда я снимал мою самую первую картину о цветах, тогда в советском кинематографе был период эзоповского языка, и я снял травку потом ее раскопали и снесли бульдозером, потом ее засыпали гравием, потом ее покрыли асфальтом, потом по этому асфальту прошел каток, а потом асфальт стал трескаться и травка стала из него пробиваться. Они прекрасно поняли, что это за асфальт, что за травка, хотя ничего конкретного за этим не скрывалось. Картину положили на полку, но каких-то суровых санкций ко мне не применили. Вот наверно был такой образ — никуда от него не денешься. Он, наверное, и в любом фильме есть, и особенно в «Листопаде», в грузинских моих картинах и в фильме, который я снял в Африке, допустим. Наверно, подсознательно я все время озабочен тем, чтобы все достойное, основанное на древнем опыте, выжило...

Иоселиани О. Для меня, я считаю, позволительно снять фильм немножко о Франции, немножко о России, немножко о Грузии... [Интервью Натальи Рюриковой и Марины Сергиенко] // Киносценарии. 1995. № 2.

Я затеял свои картины в разное время и с единственной целью — они как послание. И даже в бытность мою в Советском Союзе я все-таки снял все, что мог и как мог. И не использовал свое занятие ни в каких других целях. Послание это пришло ко мне от многих людей, живших до меня, и живших при мне моих товарищей и близких. И я бы хотел все это передать еще кому-то неизвестному, но все-таки известному моему собеседнику, которому это необходимо. То, что немного таких людей, готовых воспринять мое послание, меня не печалит. Кто-то же все-таки есть. Моим инструментом является кинематограф. Можно было бы написать книжки обо всем этом, но писать книги — занятие более сложное. Хотя и кино — непростое дело. Если его снимаешь, чувствуя ответственность за то, что делаешь, то это тяжело. Плюс ко всему надо найти еще и средства. Ручки и бумаги тут недостаточно. ‹…›
Так как тот или другой фильм я делал в свое время весьма серьезно, то мне абсолютно безразлично, кто и как его воспринимает. А если не воспринимает, значит, картина не для него. Я-то знаю, на кого ориентирован фильм. Никто не безгрешен на этом свете. Может, и я допустил ошибку, которую, увы, поправить уже нельзя. Но я очень старался все сделать максимально ясно и понятно для тех, кто его будет воспринимать.

Иоселиани О. "Не забывайте, что скоро все может кончиться" [Интервью Светланы Хохряковой] // Культура. 2006. 2 — 15 ноября.