...Мы встретились с Ярветом весной 1972 года в необычных обстоятельствах: оба лежали в больнице, встречались тихими вечерами, когда позади оставались процедуры, визиты врачей — весь больничный трудовой день. Говорили вовсе не о собственном здоровье, но все же о здоровье близкого нам искусства кино, об актерском труде, о личном и общем. Почему-то в записной книжке значится: у Ярвета температура 37,30, болтали 3,5 часа. Против обыкновения он шутил мало, с юмором поведал только о том, что в 1971 год встретил на киносъемках в Конго («Комитет
Тогда он признался: почти что отказался от Снаута, узнав о «фантастическом жанре» картины, а фантастика, как он считал, не по нему. И радовался, что все-таки довелось работать с Андреем Тарковским, ибо Снаут оказался не костюмной выдумкой, а полноправным образом на остро интересующей Ярвета нравственной орбите человеческого бытия.
Снаут Ярвета, десятилетия проживший на станции, энтузиаст Соляриса — человек добрый и сомневающийся. Великое неизвестное — планета Солярис, выдвигающая нравственные и моральные дилеммы, приводит его в состояние полного отчаяния. я не видел тогда еще фильма (как и не читал Лема). Ярвет дал мне прочитать режиссерский сценарий. Читал, как роман, выписал кое-какие слова Снаута. Его характеристику Сарториуса — таланта без слабинки, без страха. И еще: «Мы все не хотим завоевывать никакой космос, мы хоти расширить землю до его границ... Нам не нужно других миров. Нам нужно зеркало, мы бьемся и мучаемся над контактом... Человеку нужен только человек... Уничтожить Океан тайн, великое неизвестное? Отомстить? Уничтожить за то, что он для нас непонятен? Если не мы, так другие столкнутся с этим... У человека есть еще и судьба. Мы должны идти, идти и идти. Мы — люди, лишь здесь нас ждет удовлетворение и радость»... Даже в скупых строках режиссерского сценария Снаут представлялся мне ярветовским героем, и, когда увидел фильм, «бегство» Ярвета в космос, в неведомое еще человеку пространство, убедился в справедливости ожиданий — очень земным и современным оказался Снаут, сыгранный с характерной для Ярвета правдивостью и осмысленностью.
Ярвета заинтересовала — и он ценит ее очень высоко — самобытная режиссура Тарковского: ставка на жизненность, на точность актерского состояния, а не на внешнюю яркость или броскую выразительность игры. Одобрительно Ярвет говорит об операторе Вадиме Юсове — вот союзник актера, тонкий и понимающий, не выхолащивающий душу лишними дублями, уважающий миг актерского созидания.
Временами наш медленный разговор о днях «Соляриса» превращался в монолог Ярвета о возможностях кино — не только актера в кино, а кинематографистов вообще. На съемках у Тарковского он еще раз убедился, что его правило — жить все время в своей технологически раздробленной кинороли единым дыханием — может принести хорошие результаты. Убедился, что помимо пресловутой производственной специфики кино существует и такой почерк режиссера, который сравним с индивидуальным стилем романиста. Ярвету открылся новый взгляд на возможности кино. Он убедился, что многие серьезно занимающие его проблемы выразимы на экране.
Козенкраниус И. Не все грибы белые // Искусство кино. 1980. № 4.