— А сколько, если не секрет, ты действительно получил за музыку к «Дням затмения» и «Спаси и сохрани»?
— О..., это слишком печальная повесть, не хуже Ромео и Джульетты. Призна́юсь тебе, я сам потратил массу времени, чтобы ответить на этот вопрос..., хотя бы самому себе. И всё равно — не удалось: настолько высокая и непознаваемая для меня материя — финансы. Понимаешь ли, какая забавная штука: Александр Николаевич Сокуров умудрился меня дважды на... (прости, это нехорошее слово). В общем, суди сам: факты, факты и ничего кроме фактов... — Для «Дней затмения» товарищ режиссёр мне заранее (ещё до начала съёмок) заказал сорок минут музыки. Это невероятно много..., особенно если учесть, что речь идёт о студенте четвёртого курса. Эти 40 минут музыки я написал (хотя поначалу никакого договора даже в глаза не видывал, работал просто так, на честном слове и на одном крыле).
Затем контракт мне всё-таки выдали, сжалились, но там почему-то было написано: «12 минут по 60 рублей». Понимаешь ли, какая штука, мне вообще трудно на такие «купюрные» темы разговаривать. Всю жизнь я плюю на деньги, у меня их попросту нет, но здесь я совершенно ничего не понял. То ли это шутка, то ли подстава какая-то..., — при всех ситуациях в жизни я постоянно предпочитаю вести себя прямо, и сам тоже прям как палка: очень не люблю, когда меня обманывают или оставляют в недоумении. Тем более, что у нас с Сокуровым ещё до начала работы заранее была договорённость предельно чёткая: все вопросы по взаимному сотрудничеству решать напрямую между собой, прямым текстом.
И тут вдруг такой милый фокус..., трюк (как говорил Сати в таких случаях). — Ну в общем, пожал я плечами. Некрасиво. Затем состоялась запись музыки, когда режиссёр услышал мою работу и был в самом деле потрясён (это его собственные слова). Он совершенно не ожидал услышать ничего подобного. И вот (дальше следи за моими руками), после записи, когда «внезапно» выяснилось, что я сочинил для кинокартины какую-то «гениальную музыку непреходящего исторического значения», у меня отняли предыдущий контракт и дали следующий, где было указано уже двадцать минут музыки по шестьдесят рублей за килограмм. В конце концов, как ты понимаешь, мне оплатили чуть меньше половины сделанного. При том что, пойми, для меня это всё вообще была филькина грамота! Они вполне могли бы указать в договоре: «45 минут по два с полтиной за штуку в зубы...» — и всё!.., я был бы совершенно доволен. Потому что без обмана. А так..., какая-то чушь получилась. Некрасиво и некрасиво... Дальше — ещё забавнее. По договору к «Спаси и сохрани» (она тогда называлась просто «Мадам Бовари») мне было заказано кошмарное количество музыки: 112 минут — и уже по семьдесят рублей за кило, — причём, на сей раз и в контракте тоже были записаны в аккуратности два эти числа. Как в аптеке: чин чином, 112 на 70, умножаем в уме, (хотя я не знаю, может быть, на самом деле нужно было делить?..) получаем 7 тысяч с какими-то длинными хвостами. Но вот ведь какая незадача: и здесь мне опять заплатили вдвое меньше, причём, без малейших объяснений. Даже не снизошли «до гения», в своём величии. На деньги-то мне наплевать, понимаешь, они мне руки жгут..., почти всю сумму я сразу же отдал своему «другу детства», когда он создавал ассоциацию кооперативов (чтобы меня не обвинили в рекламе, назову её для пущей безопасности "Керн").
Там они благополучно и канули: то ли в бездну, то ли в Лету. А сам вот уже пару лет перебиваюсь тем, что кое-как зарабатываю на жизнь перезаписью кассет с программным обеспечением для игрового компьютера «Атари»... Очень наглядно получается, не правда ли?
— Ага, ты помнишь чудное мгновенье — перед тобой явился «Керн», и ты теперь как бы держатель акций? Мелкий бизнес, кроссовки-клипсы-календарики плюс ненависть населения?
— К сожалению, не всё так красиво, как тебе хотелось бы. Хотя все ключевые слова вроде бы сопадают (кроме кроссовок, клипсов и календариков, которые я терпеть не могу). Правда, вместо ненависти населения я получил, в конечном счёте, «ненависть»..., точнее сказать, неблагодарность владельцев «Атари» и остался на полной мели, как ледокол...
Ни тебе дней затмения, бабушка, ни — спаси и сохрани... Как говорится, плыть на дно — дело рук самих утопающих. Кроме того, у меня астма — типичная болезнь петербургского болота, и все деньги в последний год уходят на врачей (потому что их очень много на свете, этих врачей, и они ничего толком не знают в своём деле кроме денег, понимаешь ли). Что же касается до «Керна», то он объединяет несколько научно-технических кооперативов и был создан с дальним прицелом, (не путать с оптическим!) чтобы якобы открыть свою киностудию...
Не для «параллельного кино», и не для простого кино, а для такого кино, которое строится на сильной технической базе, связанной с компьютерной обработкой кадра. Кинокадр переводится в высокострочное телевизионное изображение и обрабатывается до получения совершенно чёткого гипер’реалистического изображения, построенного по живописным законам.
И я сейчас номинально являюсь художественным руководителем этой пока что несуществующей киностудии..., и опять-таки сижу без денег. Но пока киностудии нет, «Керн», например, занимается финансированием проекта по созданию музея вождя. Вот видишь, вождь фарфоровый на мыльнице стоит — он как раз экспонат музея. Как и я сам, впрочем...
— Юра, демократы могут немножко пострелять в тебя, если ты не объяснишься более ясно. Неужели «Керн» финансирует создание в Ленинграде филиала музея вождя в Гори?
— Идея создания своего музея вождя витала очень давно, ещё в те времена, когда и вождей-то никаких не было, но только сейчас реально появились деньги на пополнение фондов и аренду помещения. Я уже говорил, что история России XX века скорее эстетическая, чем политическая. И вот я и ещё двое моих «друзей» (говорю это слово только для краткости), решили создать эстетический музей одной, отдельно взятой страны в раме.
В качестве одного из первых экспонатов была закуплена за сто рублей гранитная четырёхметровая статуя наркома путей сообщения Моисея Лазаревича Кагановича, находящаяся в подвале одного военного училища. Правда, сразу же поправлюсь: «закуплена» — громко сказано, это слово сугубо условное, какой-то мужик сказал: вот есть Каганович. Мы посмотрели — действительно есть — и премировали мужика ста рублями. Но поскольку статуя здорово вросла в землю и без подъёмного крана её не поднять... Кстати о птичках, я здесь так ярко говорю слово «мы», а на самом деле это делали «они», я этого мужика в глаза не видел (равно как и ста рублей), а писал в это время свои партитуры, потому что всё остальное в этом мире — сущая ерунда. Что в итоге? — Каганович пока отдыхает в подвале и дожидается, пока его перенесут в краснознамённый город-герой Ломоносов и установят на земле Центра гуманитарных разработок одного из ленинградских кооперативов. Короче говоря, полнейший кошмар, слов нет, одни буквы остались...
— Существуют ли для тебя серьёзные жизненные проблемы?
— А разве я только что про анекдоты рассказывал? По-моему, говоря без обиняков, моё дело — труба (или тромбон, в крайнем случае). Дело в том, что в своей работе мне постоянно приходится сидеть между двух стульев — при том, что оба они ломаные. Смотри сам: с одной стороны, я — академический музыкант (пишу для оркестра, симфонии всякие, а не песенки для Богачёвой-Пугачёвой). И хотя моя музыка находится в категорической оппозиции к академизму, она со всех сторон — академическая. Скажем, «Симфония Собак» — по жанру это «музыковедческая симфония» (такого на свете не бывает, сущий сюрреализм), и исполнение её рассчитано на людей, умеющих слышать симфонический оркестр. Но поскольку я не член Союза композиторов и вроде бы не собираюсь им быть ни-когда, мне автоматически отрезан путь и к филармоническим залам, и к любой профессиональной звукозаписи, и ко всем прочим злачным местам, которые узурпированы этим совершенно нетленным профсоюзом («творческих» работников).
Но, с другой стороны, я не могу присесть и на тот стул (второй), который своими задницами занимают, скажем, рок-группы, потому что я не желаю и не собираюсь работать в расчёте на коммерческий успех, концертный конвейер и создание своей публики. У меня другие ценности, другой вес и совсем другие цели, в конце концов. И даже тот факт, что концертный зал на полторы тысячи мест во время исполнения «Музыки собак» (в Москве) был набит битком и вопил от восторга или возмущения, — это исключение, чистейший нонсенс, а вовсе не показатель. Возможно, человек сорок-пятьдесят из этой тысячи отчасти понимали то, что я написал и исполнял со сцены. А все остальные хохотали чисто физиологически, за компанию, — примерно так же, случается, нервно, но радостно хохочут, когда самолёт проваливается в очередную воздушную ямку. И вот, понимаешь ли, всю нашу хвалёную «перестройку», последние три года я слышу вокруг себя такой нервный смех, сопровождающий журнальные статьи, телепередачи и редкие концерты, а моё положение как композитора (причём, прямо скажу: автора беспрецедентного и единственного в своём роде) ухудшается с каждым годом. Я пишу даже не в стол, а в какую-то пустоту... Приятные понятия. Тьма. Бесконечность. Пустота. Вечность. — Так что можешь себе представить мой ежедневный круг общения...
Юр. Ханон / Дм.Губин янв.1990-1997 ( Вялые записки )