В каждом городе есть затейливое здание, непохожее па прочие дома.
Это — театр.
Днем здесь мертво: свободная площадь сереет мощеностью, скучают отдыхающие фонари. Зябкие афиши смывает дождь.
Изредка медлительная торопня извозчика коротко растревожит дремлющие зрачки окон, — и снова скука и пустота.
Но по вечерам здесь жизнь.
Окна полны мелькающих теней. Сверкающие фонари зовут. К под‘езду подлетают автомобили. Двери непрерывно отстукивают вход. Давка. Стремительность. Жадность.
Так это с парадной стороны здания. А с другой стороны есть незаметная, тихая дверь. Она для тех, кто дольше всех мелькает в проснувшихся окнах.
Она для актеров.
Толстой сказал: женщина может быть или кухаркой, или актрисой.
Для нас, включивших в свою жизнь знаменательный 17-й год, это звучит наивно.
Мы знаем, что революция открыла все дороги перед женщиной. Но, может быть, одна из самых счастливых и плодоносных — это ее давний путь — театр.
Потому что здесь женщина может и должна оставаться в полной мере самой собой, т.-е. не эмансипироваться, не становиться похожей на мужчину.
Наоборот, в театре именно ее женское естество, все ее природные склонности являются нужными и преимущественными для самого существования театра, и заменить ее здесь мужчина не может, легко заменяя на всяком другом поприще. Работать в театре женщине здорово и естественно. В этой работе ее природная материнская стихия находит для себя гармонический и целесообразный исход, в то время, как на многих других работах эта сила иссушивается или искажается.
Женщина по существу чужда абстрактности или слишком большой отвлеченности (философия, музыка), и ей близко творчество театра потому, что там ее живые силы вливаются в такие же живые образы, и она создает реальные художественные ценности своею плотью, духом и кровью.
В самом процессе работы много общего с материнством.
Образ зарождается в актрисе, она долго вынашивает его и в больших, радостных муках рождает.
Ее роли похожи на ее любимых детей — в них вложены все ее силы, ее кровь, ее черты.
Бытие актрисы — это ее труд. Он отличается от всякой другой работы тем, что никогда не прерывается.
Настоящая призванная актриса трудится в своей области всегда.
Она работает в двух планах. Один — ее техника. Это то, что относится к ее ремеслу. Техника дается актрисе тонким изучением своего дела и вечной, упорной работой.
Здесь актриса является всегда экспериментатором, так как установленных накрепко приемов, как в технике цирка, скажем, в театральном искусстве нет, и ей нужно всегда прорабатывать те или иные приемы, проверять и утверждать их, или отбрасывать, как неудачные. К технике относится владение своим голосом, и этой работы никогда не бывает достаточно. Если вы владеете уже всеми тонами тембрами, ритмами, шёпотом и форте и т. д., вам захочется овладеть такими тонкими переходами, какие передать ни один инструмент не может. А голос может.
Затем владение своим телом: движение, жест, мимика. Современная актриса должна пройти от акробатики через танец к тончайшим своим приемам, чтобы в маленьком жесте уметь сказать, что ей надо, что она хочет.
Второй план, — план артистических ее возможностей и достижений.
Это, прежде всего, особая кладовая, где сложены все схваченные на лету впечатления, глубочайшие изучения жизни и человека, наблюдения, пережитое, отдельные черточки, следы книг, типы, мысли.
Эти запасы должны всегда пополняться вместе с движением жизни, быть в порядке, чистыми, потому что у создающей, работающей актрисы они всегда в ходу.
Ее артистические желания, воля к творчеству, обычно превышают тс очередные задачи, которые пред‘- являет ей театр, т.-е. служба в нем.
Игра ее фантазии и избыток духовных сил вызывают особые настойчивые требования — родить образ и сделать его ярким, обточенным, совершенным.
Часто эти желания создают не целое, а какие-то отдельные куски, которые находят себе применение в очередной роли, иногда такая художественная потребность рождает определенную пластическую форму, и тогда идет обратный процесс работы. Не то, что обычно вы ищете как оформить то или иное, а, наоборот, вы ищете, что поместить в выстроенную уже вашей художественной волей постройку.
Поясню маленьким примером из своей практики, это легче всего. В одной работе, над Саломеей, еще задолго до того, как начались репетиции, в период вынашивания роли, т.-е., когда в нее только еще всматриваешься, я поняла, что где-то Саломея непременно должна будет висеть вниз головой. Эта форма казалась непременной, и желание осуществить ее было настолько упрямо и нетерпеливо, что я с первой же репетиции сказала об этом режиссеру (К.Н. Марджанову) и успокоилась только тогда, когда он создал такую мизансцену, в которой эта форма была вполне использована.
Обычно для публики, далекой внутренней работе театра и актера, кажется самым замечательным и трудным... суфлер.
Первое, что удивляет ее, — как это артисты запоминают свои роли. Они не знают, как смешно удивляться самому незначительному. Что это значит в сравнении хотя бы с тем фундаментом, который надо подвести под исполнение каждой роли. То, что называется интерпретацией роли. Интерпретация всегда должна заключать в себе вскрытую правду с большой буквы, иначе исполнение никак не свяжется с большим искусством и останется в той незначительной ежедневности, которая течет, не оставляя никакого впечатления и следа. Эта правда постигается зрителем на спектакле. А не просто просматривается лишний раз то, что он сам давно знает.
Этим фундаментом и определяется багаж актрисы, ее кладовая, так как здесь выявляются ее знания, отношения к миру, людям, явлениям, определяется зрелость и богатство ее личности.
Она обязана быть зорче и изощреннее тех, кто смотрит ее. Иначе можно было бы переместить людей, — пусть играют те, что смотрят, и смотрят те, что играют.
Вот схватить на лету все эта сырье, закрепить в форму, отшлифовать и, приподняв над жизнью, ослепить зрителя блеском правды и законченности, -ее задача.
Для такой задачи артист должен быть на чеку, ничто не должно ускользнуть от его глаза и ума.
Этот интересный, благодарный труд страшен актеру только тем, что он может прерваться. Трудности в нем нет, — всякая трудность обращается в радость каждой настоящей актрисы.
По свежим утренним улицам шагает актриса на репетицию.
Она сосредоточена, задумчива, серьезна. Репетиция -самая ответственная и сложная вещь в ее рабочем быту и, когда делается большая роль, первые репетиции почти всегда похожи на своеобразные маленькие сражения, которые ей надо выиграть.
Если бы вопрос шел только о том, чтобы подчиниться, это было бы легко, но в каждой артистической работе есть большой материал, который надо согласовать и утвердить в общей работе над пьесой, и тут наступает всегда особая тонкая борьба, так как художественные роли неизбежно разнятся и спорят друг с другом.
В этой борьбе побеждает актриса не силой, а ловкостью.
Сила всегда за режиссером. Это его право, не оговоренное нигде, но безграничное, и ловкость заключается в том, чтобы не задеть этой силы, иначе атмосфера работы сразу станет настолько суровой, что в ней погибнут все зародыши замысла, с которыми является актриса обычно на первые репетиции.
Поэтому она так серьезна и сосредоточена в театре утром.
Шутки отскакивают от нее. Разговоры не интересуют. Она насторожена и готовится к прыжку.
Ее артистическая зависимость не ограничивается только режиссером, она еще и в партнерах. Здесь надо тоже подготовить дружескую атмосферу, чтобы неизбежное столкновение не причинило увечья ее детенышу.
Она запасается большим терпением и сдержанностью это ее щит, и тонким уменьем побеждать, не обнаруживая своей победы. Это ее оружие.
Когда все опасные места пройдены, и на них стоят уже успокоительные вехи, работа идет легче, — актриса уже не беспокоится за здоровье своего ребенка, а только за его красоту и совершенство.
Но это уже лежит в ее руках и зависит от нее самой. От той силы, какую она вложит в свое создание любви, труда и таланта. И если все это на лицо и приведено в действие, в золотых, сверкающих окнах театра по вечерам ее тень будет бойко мелькать пушистой и счастливой пчелой.
Ей легко, просторно, весело.
Юренева В. Счастливое ремесло // Женский журнал. 1926. № 1. С. 11-12.