Конечно, «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» я снимал как иносказательную историю. Образ пионерлагеря разрастался в образ нашей юной прекрасной страны. Но, несмотря ни на что, дети в фильме победили. Победили и полетели, как и мечтали. Детские мечты обязательно должны осуществляться. Помните, даже самый смешной мальчишка в бочке улетел. Если честно, я сам до последнего времени летал... во сне — со всеми трудностями, преодолением притяжения, переживаниями. Просыпался в поту. Правда, с годами «полеты» случались все реже.
Против чего была картина? Против системного идиотизма, перечеркивающего индивидуальность. Демагогической ахинеи, впитавшейся во все поры общества. Ведь всю страну вынуждали целыми заводами, институтами салютовать: «Будь готов! — Всегда готов!».
Сам я никогда в жизни не был в пионерлагере. Так что фильм — моя фантазия. Но в пионерах был, и галстук со специальной закрепкой носил. И когда меня в 14 лет приняли в комсомол (было это в послевоенном Сталинграде), не мог идти домой, меня колотило от волнения. Тогда тоже думал — взлечу. Вот какими мы были... ‹…›
...фильм «Добро пожаловать...», между прочим, моя дипломная работа. Меня, студента, пригласили на «Мосфильм», два объединения готовы были заниматься картиной. Первый конфликт возник из-за ректора ВГИКа Грошева. Он вцепился мертвой хваткой в сценарий Лунгина и Нусинова: «Не будет такую вредную картину снимать наш студент!» ‹…› Но дело все же двигалось к съемкам. Кому играть главного героя? Тут возникла вторая проблема. В роли директора лагеря Дынина я видел только Евгения Евстигнеева. В те годы я дневал и ночевал в «Современнике», смотрел не только все спектакли — все репетиции. ‹…› Мне говорят: «Евстигнеева — ни в коем случае». Начали предлагать характерных актеров с глупыми рожами — ясно, так можно характер Дынина укоротить до размеров дурака. ‹…› В общем, приказывают: «Кто угодно, только не он». «Ну тогда кто угодно, только не я», — отвечаю. И ухожу. Похоже, моя наглость обескуражила... Согласились. ‹…›
Фильм все время висел под угрозой закрытия, поэтому снимали его в бешеном темпе. Сдавать картину я должен был 15 мая 64-го года. А мы завершили работу в предновогодние дни... на полгода раньше.
Когда вспоминаю о работе над картиной, перед глазами сразу встает лицо... Сейчас вы тоже его вспомните.
А дело было так. Я искал ребят для съемок. И как-то мы с Ларисой [Лариса Шепитько — кинорежиссер, жена Элема Климова] побывали на очередном детском празднике во Дворце пионеров на Ленинских горах. Возвращались домой в полупустом троллейбусе. Вот сижу я на заднем сиденье, а передо мной едут... два уха. Буквально. Больше ничто не бросается в глаза. Начинаю всматриваться: а уши-то заподлицо забиты песком. На «Мосфильмовской» уши выходят. Я — за ними, кричу вдогонку: «Мальчик, мальчик!». А он не слышит. Уши-то забиты. Видать, только что с купанья. Стучу по плечу. Оборачивается. Черная майка растянута до пупа, лицо... ‹…› Как такого упустить. Думаю: ну раз нет такого персонажа в фильме — надо его придумать. Вот в сценарии и возник сквозной герой, постоянно ко всем пристающий: «А чего это вы тут делаете?». В сценарии мы его назвали «Мальчик с профилем Гоголя». А сыграл его Слава Царев. ‹…›
Как только картину сдали, на нее сразу навесили два клейма: антисоветская и антихрущевская. Тогда я впервые слово «антисоветская» и услышал. ‹…› Причиной обвинений стал эпизод с воображаемыми похоронами бабушки. Над процессией несут ее увеличенный портрет. Так вот, при фотоувеличении становятся видны редкие волосы бабушки. Тут строгие цензоры Госкино и поймали нас: «Это они Хрущева хоронят». ‹…›
Впрочем, несмотря на разрешительное удостоверение, фильм практически на экраны не вышел. Его показали в паре кинотеатров на первом сеансе в 8 утра и скоренько сняли...
Климов Э. «Иди и смотри» [Подготовила Лариса МАЛЮКОВА] // Новая газета. 2003. 30 декабря.