Пролог.

По городу медленно едет машина с тонированными стеклами. В машине разговаривают два голоса — сначала женский потом мужской.

— Это у меня-то нет силы воли? У кого ж она тогда есть, интересно?!

— У женщин вообще силы воли не бывает. И слава богу.

— Много ты понимаешь в женщинах.

— Да уж наверное побольше твоего.

— Ох и самоуверенный же ты типчик. Ничего, я тебе рога-то пообломаю.

— Я как-то надеюсь без рогов обойтись.

— Надейся, надейся.

— А по шее?

— Шучу, папаня. Ну ладно, я пошла.

— Иди-иди. А я посмотрю.

— Я тебя хоть раз обманывала? До вечера.

— Я тебе буду звонить. Пока.

Звук поцелуя. Хлопает дверь машины, но мы не видим, кто из нее вышел. Машина набирает скорость и уезжает. ЗТМ.

Все последующее действие, за исключением последней сцены, происходит на улицах Петербурга.

По Невскому проспекту идет девушка с рюкзачком за спиной. Вокруг снует обычная толпа. Встречаясь глазами со встречными, девушка не отводит взгляд, а прямо смотрит и слегка улыбается. На нее оборачиваются, но она, не оглядываясь и не сбавляя шага, идет дальше. Высокий молодой парень из «встречного потока» догоняет ее.

— Девушка, можно с вами познакомиться?

— Нет, нельзя.

— А почему?

— Потому что я на улице не знакомлюсь.

— Совершенно правильно. Знакомиться на улице — дурной тон, легкомыслие и даже, я бы сказал, пошлость. Но мы-то с вами не на улице. Это не улица, а проспект. На проспекте знакомиться — совсем другое дело. Послушайте, как звучит: мы познакомились на проспекте! Очень внушительно, по-моему. Даже с оттенком роскоши. У вас глаза такие лучистые. Как вас зовут? Хотите, буду звать вас Незнакомка? Знаете, есть такая картина, ее на конфетах часто печатают, но вообще она у нас в музее висит.

— Она называется не «Незнакомка», а «Неизвестная». И находится не у нас, а в Москве. В Третьяковской галерее.

— Ну вот, всегда все хорошее в Москве. Это просто трагедия какая-то! Пивзавод «Балтика» и Эрмитаж — все, чем остается гордиться бедному провинциалу.

— А команда «Зенит»?

— Молчите, это моя не проходящая боль. Единственное, что утешает, у нас девушки образованные. Вы учитесь или работаете?

— Я, как видите, гуляю.

— Меня зовут Алексей. Позвольте составить вам компанию. Обожаю пешие прогулки с загадочными барышнями. Вам бы очень подошло имя Мария. Я звал бы вас Мэри.

— Меня зовут Оля, а не Мэри.

— Прекрасное имя! Ольга! В нем есть что-то такое древнее, исконное. Какие-нибудь князья, набеги татар, широкая русская река, унылые песни народов Севера. Поедемте на Север, Ольга, я укутаю вас в меха и шкуры и станцую вам танец страсти вокруг костра.

— Вы всегда так много говорите?

— Нет, что вы, это от волнения, встреча с вами потрясла мое воображение и заставила сердце биться быстрее. Послушайте, дайте руку, вы чувствуете, как оно бьется? Как птица, попавшая в сети. Это сети вашей красоты, вашего очарования, это сети надежды, любви и…

— Алеша, вы — болтун, да? Совершенно не обязательно так суетиться, я ведь уже иду с вами. И давай на ты.

— Прекрасное предложение. Не смел обратиться с ним первым. Так куда же мы идем?

— Просто гуляем. Погода хорошая. Разве обязательно идти куда-то? Я люблю просто ходить по городу, смотреть.

— Не вижу кругом ничего, достойного внимания. Все, достойное внимания, идет рядом со мной и называется Олей. Зачем смотреть по сторонам — там же ничего нет.

— Не скажи. Вон гляди, видишь, впереди парень идет в черной футболке? Я за ним давно наблюдаю. Он так руками размахивает, что сразу понятно — идиот. Самодовольный. Терпеть не могу таких.

— А если он на самом деле милейший математик, душа-человек, супер-интеллектуал и скромняга?

— Хочешь, проверим? Ты иди чуть сзади, как будто отдельно… Молодой человек, вы не скажете, который час?

— Полвторого, бэби, какие ножки…

…………………………………………………………

— Видишь, я же сказала. Овощ.

— Прямо скажем, впечатляет. Ты всегда так угадываешь людей?

— Почти всегда.

— А что ты про меня подумала?

— Ну, что ты веселый, пижон такой немного, любишь быть в центре внимания, ну и еще кое-что.

— Что? Скажи, ну пожалуйста!

— Не-а. Не скажу.

— Ну скажи!

— Обидишься.

— Не обижусь.

— Что тебе с девушками не очень везет.

— Это точно. А почему, можешь сказать?

— Догадываюсь. Не в тех влюбляешься.

— Слушай, ты просто сыщик какой-то. У меня есть друг, Петюня, прост как правда и угрюм как палач, он утверждает, что у меня удивительное чутье на стерв. А ты стерва?

— Нет. Я добрая девушка. Хотя не без стервозности.

— Ценю твою честность. Может, кофе зайдем выпьем?

— Не хочу. Мы же гуляем.

— Гулять так гулять. А вон про ту тетку в белой юбке можешь сказать?

— Могу. Дети. С мужем скандалы. Ленивая. Дома бардак, в голове — мечты о встрече с принцем.

— Ход рассуждений?

— Очень простой. Вены варикозные — значит, скорее всего, рожала. Ноги не бреет — лень, неопрятность, незаинтересованность в мужчине, который рядом. При этом белая юбка. То есть, надеется на лучшее.

— А скандалы с мужем откуда?

— Ну это я так, для живости прибавила. Может, она развелась давно. Да ну ее, про нее думать неинтересно.

— А про кого интересно?

— Интереснее всего всегда думать про себя.

— И что ты про себя думаешь?

— Всякое разное. Я мечтать люблю. Иногда воображаю, что я Наоми Кемпбелл. Ну знаешь, супермодель, мулатка.

— И что? Ходишь по подиуму?

— Нет. В основном скандалю с агентом. Фотографы ужасные козлы, визажисты еще хуже. Я им сто раз говорила, что макияж сама буду делать. Но больше всего я ненавижу главных редакторов модных журналов. Это старые морщинистые гадины. Диплодоки. Вот еще немного денег заработаю и брошу все к чертовой матери. Куплю дом в Бельгии, буду разводить капусту-кольраби. Ненавижу их всех.

— А что они тебе сделали?

— Не мне, а Наоми.

— Ты серьезно?

— Думаешь, я больная? Это еще что. Недавно, лежа в ванной, я часа полтора была Биллом Клинтоном.

— И что ты делала?

— Развелась с Хиллари и женилась на Монике.

— Моника же толстая.

— А мне нравится. Живу теперь с Моникой в Лондоне, играю на саксофоне, учусь танцевать сальсу. Годы, конечно, берут свое, но я еще очень ничего. На день рождения Моника подарила мне мотоцикл. Классная вещь. Я, правда, в первый же день грохнулся с него. Но ничего опасного. Все считают, что седина мне очень идет. Единственное, что меня беспокоит — дочь моя Челси. Она, естественно, приняла сторону матери. Я пытался объясниться с ней, но она еще совершеннейший ребенок… Что ты смеешься? Все люди мечтают. С самого детства. Просто не все в этом признаются. Я, кстати, в детстве мечтала стать регулировщицей. А ты?

— Я хотел полоски на асфальте рисовать. Которые для пешеходных переходов.

— Прекрасное желание. Очень тебя понимаю. А сейчас мечтаешь?

— Как тебе сказать… нет, наверное. Но зато я постоянно беру у себя интервью. Недавно дал целую пресс-конференцию по вопросам развития российской экономики. Был умен как бес, трансляция велась по всем каналам. Газеты цитировали взахлеб. Кстати, тоже в ванной.

— Так это то же самое. Так что ты тоже больной, поздравляю.

— Слушай, ты потрясающая девушка.

— Я и сама так думаю.

— От скромности ты не умрешь.

— Я вообще пока умирать не собираюсь. Хотя, знаешь, лет в пятнадцать мне очень хотелось умереть.

— Ну, лет в пятнадцать все хотят умереть. Вообще жить бывает очень грустно.

— Мне не бывает.

— Вообще никогда? Тебе что, всегда весело?

— Не то что весело, а интересно.

— Слушай, давай зайдем куда-нибудь, посидим, выпьем, я Петьку позову. Должен же я его познакомить с такой замечательной девушкой.

— Это который всех стервами считает? Можешь познакомить, но заходить я никуда не буду. Во-первых, я не пью, во-вторых, мне нельзя сидеть.

— У тебя что, геморрой?

— Очень остроумно. Мало того, что хамство, так еще и глупость.

— Извини, вырвалось просто. Прости, ради бога.

— И не подумаю прощать. Скажешь еще одну глупость — тебе направо, мне налево.

— Ну прости, прости. А почему тебе нельзя сидеть?

— А вот теперь назло тебе не скажу.

— Скажи, пожалуйста, я, честное слово, больше не буду.

— Я с лошади упала. Повредила позвоночник. Теперь мне надо много ходить и нельзя сидеть. Но это не навсегда.

— Ты в цирке работаешь?

— Опять?!

— Нет-нет, я серьезно.

— Ничего не в цирке. Я жокей. Занимаюсь конным спортом. Выездкой.

— Это когда лошади танцуют? Вот здорово. А как же… ты вот такая стройная, а говорят, что у тех, кто на лошадях, ноги искривляются. Только не обижайся!

— Это полная ерунда.

— А как зовут твою лошадь?

— Алмаз. Это жеребец. А раньше у меня был Грач. Но его списали.

Раздается звонок Ольгиного мобильного телефона: «Да… Нет… Иду… Это мы еще посмотрим… А ты павиан… Как договорились».

— Про что мы говорили? А, про лошадей. Впрочем, тебе это неинтересно. Ты бы лучше про себя рассказал.

— Можно бестактный вопрос?

— Ну?

— Кто это звонил?

— Да тренер мой, Всеволод Максимыч.

— Ты с ним на ты?

— Конечно. Я же его с детства знаю. Да и потом, все лошадники между собой на ты. У нас мир-то грубоватый.

— Что, и матом ругаетесь?

— Бывает.

— По тебе не скажешь. Я думал, ты такая девочка-ромашка.

— По-моему, все девочки-ромашки фальшивые. Притворяются и все. Знаешь, вот в классической литературе барышни все время падают в обмороки. Я всю жизнь мечтала упасть в обморок от какого-нибудь известия. И что? Хоть бы голова закружилась разок. Это просто способ дурить мужчинам голову. Ваш брат всему готов поверить, лишь бы его держали в приятном убеждении, что девушки в туалете только руки моют.

— Ну вообще-то я бы не хотел, чтобы мне подробно разъясняли, чем вы там занимаетесь.

— Ну и дурак. Как же ты с женой жить собираешься? Ты думаешь, она к соседям будет бегать? Если человека любишь, то от него ничего не противно.

— Честно говоря, я как-то про это не думал. Может, ты и права. Но не все девушки так спокойно об этом говорят. Страшно же, вдруг она обидится, подумает, что ты грубый. Знаешь, какая на самом деле проблема колоссальная, когда гуляешь вот с девушкой, и уже невтерпеж, ну сил никаких нет, а сказать неудобно. Выдумываешь любой предлог, чтоб хоть в ближайшую подворотню забежать…

— При чем обрати внимание, что девушка все при этом понимает.

— Скорее всего. Фу, слушай, какой-то дикий у нас с тобой разговор.

— Да почему дикий? Самый естественный. Это же природа, никуда от нее не деться. Ты видел когда-нибудь, как кони совокупляются? Я тебя обязательно поведу посмотреть. Любая порнография отдыхает. После этого наш с тобой разговор покажется детским садом.

— А расскажи, как, интересно же.

— Ну вот это уж уволь. Мы с тобой не настолько знакомы, чтобы я могла правильно выбрать выражения. Да и потом словами это бесполезно описывать.

— Ага, застыдилась все-таки!

— Ничего подобного. Просто в нашем языке и слов-то приличных для этого нет. Получается либо медицинский отчет, либо разговор в казарме.

— А ты что, бывала в казарме?

— Друг мой, это совершенно необязательно. Моего воображения на это хватает. И смотри под ноги, а то провалишься.

Возле тротуара открыт люк. В глубине его по колено в воде ковыряется рабочий. Его каска торчит снаружи прямо под ногами у Алеши. Рабочий поднимает голову: «Слышь, парень, ты мне щас на голову чуть не наступил». Алеша отскакивает. Рабочий обращается к своему напарнику, который отвечает ему откуда-то из темноты. Рабочий: «На болоте построили, теперь удивляются, что вода. Сам бы пусть сюда лазил, по шею в говне». Напарник: «Кто? Петр Первый?». Рабочий: «Да не Петр, а Филимонов этот долбаный»…

— Ты со мной разговариваешь, как старшая сестра. Тебе сколько лет?

— Неприличный вопрос. На сколько выгляжу.

— Выглядишь примерно на двенадцать. А разговариваешь, как будто тебе сорок.

— Ну вот и догадывайся, сколько мне. А тебе, наверное, года двадцать два?

— Обижаешь. Двадцать пять уже.

— Совсем большой мальчик.

— Ага. Могу сам дорогу переходить. Зеленый, кстати. А все-таки, куда мы идем?

— Да какая разница? Идем туда, где красиво, а у нас везде красиво. То есть, в центре везде. А ты в центре живешь?

— Сейчас да. Я снимаю на Литейном. А раньше далеко жил, в новом районе.

— Никогда не понимала, как там можно жить. Все одинаковое.

— Зато зелени больше.

— Ага. Зимой особенно. Вот скажи, ты когда влюбляешься, поведешь ты девушку гулять по новостройкам?

— Нет, конечно. Да я и не так часто влюблялся. Так, увлечения бывали, но их ненадолго хватает. Скучно становится. Я сильно только один раз был влюблен.

— В кого

— В девушку.

— Это я догадываюсь. Кто она была?

— Просто девушка. Студентка.

— Ну и долго у вас с ней продолжалось?

— Два с половиной года. Мы даже жили вместе.

— А чего разошлись? Она тебя бросила?

— Это почему же? Наоборот, я ее. Еще не хватало, чтоб меня бросали.

— Не скажи. Гораздо тяжелее самому бросить. Когда бросаешь, чувствуешь свою вину. А когда тебя бросают, тебе тошно, конечно, но ты не виноват, ты хороший, во всем виноват другой человек.

— Нда. Что-то ты больно опытная для двенадцати лет. Ты замужем?

— Нет, слава богу. Я вообще замуж не хочу.

— Почему?

— Мне и так хорошо. Мне с собой весело.

— А со мной?

— С тобой тоже неплохо.

— Ну вот и выходи за меня замуж.

— Ага. Минут через четырнадцать.

— Почему именно через четырнадцать?

— А почему нет?

— Я, между прочим, серьезно говорю.

— Серьезно такие вещи малознакомым людям не говорят.

— А ты в любовь с первого взгляда веришь?

— Нет, конечно.

— А я верю. Господин полицейский!

На углу стоит милиционер. Алеша подскакивает к нему, крепко держа Ольгу за руку.

— Господин полицейский!

— Чего?

— Вы верите в любовь с первого взгляда?

— Шел бы ты, парень.

— Нет, скажите честно, верите или нет? Вот эта девушка не верит. А я как увидел ее, так сразу и влюбился. Забилось мое глупое сердце! А у вас сердце глупое? Или вы всю жизнь подчинили долгу, служению людям? А как же чувства, товарищ милиционер, а?

— Я не понял, он что, пристает к вам, девушка?

— Да нет, извините, это он дурака валяет. Пойдем. Алеша!

— Нет, я хочу понять, верят ли наши правоохранительные органы в любовь с первого взгляда?

— Ты пьяный, что ли?

— От любви, от любви пьян! Могу дыхнуть. Только скажите, верите вы или нет?

— Да верю, верю. Иди отсюда.

— Благодарю вас! Огромное спасибо!

Ольга, смеясь, оттягивает его от милиционера.

— Вот видишь! Он верит, и я верю.

— Кончай. Люди же кругом.

— Плевать на людей. Выходи за меня замуж.

— Слушай, Алеша, ты либо дурак, либо ужасно несчастный. Я тебе, конечно, сочувствую, но это все-таки недостаточная причина для образования новой ячейки, блин, общества.

— Ячейка еще какая-то… Ну хорошо, ну на роман ты согласна?

— Кто же такие вещи спрашивает!

— Ну я имею ввиду, что мне, конечно, интересно было бы с тобой дружить, но я мало верю в возможность дружбы между мужчиной и женщиной. И вообще, ты прелестная, очаровательная, мне все время хочется тебя поцеловать, а друга Петю мне целовать не хочется. Значит, это не дружба, а роман.

— Слушай, а обязательно надо все определять? Предположим, у нас с тобой начинаются отношения. Какими они будут, — дружба там, роман, повесть, вражда навек, — это одному богу известно. И не надо про это говорить.

— А поцеловать можно?

— Нет, нельзя.

— Почему?

— По кочану. Не хочу. Ты вот лучше познакомил бы меня с этим своим Петей, ты про него через слово говоришь.

— Легко. Хочешь, я ему сейчас позвоню?

— Давай.

— Или нет. Если я ему сейчас позвоню, он сразу прискачет. Он считает, что меня одного с девушками оставлять нельзя, обязательно влипну.

— А ты разве еще не влип? Ну вот и верь вам.

— Влип, конечно. Но мне как-то хочется еще с тобой вдвоем побыть.

— Да ладно тебе. Пока он придет, мы с тобой будем вдвоем. Может, он еще мне не понравится, и я его домой отправлю. Скажу ему: шел бы ты, Петя, домой.

— Зря ты думаешь, что это так просто. Петух друга одного в беде не оставит.

— А ты, значит, в беде? Ну значит, ты с ним тоже пойдешь домой. Или прямо сейчас иди к нему. Прощевайте, барин.

— Ты что, я же пошутил. Я ему сейчас позвоню.

— Ради бога, не надо. Я уже твоего этого Петю ненавижу.

— Да он отличный парень. Он тебе понравится.

— А если он мне слишком понравится?

— Надеюсь, что нет.

— Странно ты как-то о друге говоришь. А у тебя вообще-то кроме этого Пети есть друзья?

— Не сказал бы. Приятелей полно, а друг один. Наверное, так и нужно. А у тебя?

— У меня Грачик был друг.

— Это лошадь что ли?

— Лошадь, лошадь. Да что ты понимаешь! Грачик был человек. Лучше человека. Если б ты знал, какое это было существо! Умный, нежный, все понимал, утешал меня. А как он меня любил! Нет любви преданнее. И не будет.

— А он что, умер?

— Нет. Я же говорю, списали его. Просто я к нему не хожу больше. Не могу видеть его старость, тень от него осталась. Ужасно.

— Все-таки есть в этом что-то неестественное, что у тебя лучший друг — животное, а не человек.

— Знаешь, люди-то как раз и есть настоящие животные.

— А ты жестокая.

— Это неправда. Просто… А вообще, с какой стати я должна перед тобой оправдываться? Кто ты такой, чтобы мне читать мораль? Жестокая — не жестокая, тебе не кажется, что это по крайней мере невежливо — выдавать подобный приговор человеку, с которым ты только что познакомился? Что ты знаешь обо мне? И какое ты имеешь право меня обижать?

— Да я так сказал, я совершенно не хотел. Господи, ну что ты такая обидчивая?

— Ну вот, опять! Жестокая, обидчивая, самодовольная, — кучу комплиментов я от тебя услышала. Вот и шел бы своей дорогой.

— Оля, ну перестань. Я же совсем не то имел ввиду. Я просто хотел сказать, что людей тоже можно любить.

— Ну и люби себе на здоровье.

— Что ты сердишься?

— Оставь меня в покое.

— Послушай, я ведь тоже могу обидеться.

— На что, интересно?

— На грубость, например.

Они идут некоторое время молча.

— За грубость извини. Я не хотела.

— Это ты меня извини.

— Ладно.

— С тобой трудно.

— А кто сказал, что будет легко?

— Послушай, давай лучше сразу договоримся как-то, чтобы не ссориться. Скажи мне, что тебя раздражает, и я постараюсь больше ничего такого не говорить.

— А меня ничего особенного и не раздражает. Просто не люблю, когда меня судят. И потом, если мы не будем ссориться, то как же мы будем мириться?

— В смысле?

— Ну ведь мириться же так приятно. После этого и отношения становятся ближе. И нежнее. И вообще.

— Если так, то давай еще раз поскорее поссоримся. Я требую скандала! Немедленно! Чем бы тебя обидеть? Можно, я скажу, что ты — дура?

— Сколько угодно. Только этим ты меня не обидишь. Я считаю, что дурой быть очень интересно. Дура — это такой способ познания мира.

— Тогда я скажу, что ты умная.

— Это тоже не беда.

— Тогда я просто объявляю, что я с тобой в ссоре. Я обижен, уязвлен и возмущен. Я безутешен. Оглушительно несчастлив. Сейчас же мирись со мной! Жалей меня. Становись со мной ближе, нежнее, и вообще. Особые надежды у меня на это «и вообще». Молю тебя, скорее предоставь мне «и вообще», иначе я могу умереть! Оля! Я умираю!

Падает на асфальт. Ольга смеется.

— Какая же ты балда. Вставай!

— А поцеловать разрешишь?

— Да разрешу, разрешу. Вставай же. Люди смотрят.

— Ура. — Он вскакивает.

— Только в щеку.

— Э-э, нет, так не честно.

— Очень даже честно. Я терпеть не могу целоваться.

— Замуж она не хочет, целоваться она не любит — да что ж за девка мне такая досталась! — он обхватывает ее за талию, чуть приподнимает и начинает целовать куда попало — в шею, в нос, в губы… Она смеется и увертывается.

— Ну хватит, хватит, все, прекрати. Прекрати немедленно! Поставь меня на пол!

— Это асфальт.

— Какая разница. Пошли. Я не могу долго стоять.

Они идут, обнявшись и улыбаясь. ‹…›

Смирнова Д. Связь: [киносценарии]. СПб.: Сеанс; Амфора, 2006.