Страницы кинематографических и некинематографических изданий в последнее время переполнены размышлениями, стонами и истерическими всхлипами по поводу гибели отечественного кино и настоятельной необходимости это самое кино спасать. Все правильно. Советское кино, как, впрочем, и все советское, гибнет. И спасать его, несмотря на советскость, наверно, нужно. Удивляют рецепты спасения.

Недавно довелось присутство­вать на записи телепередачи о кино. Ведущий спрашивал лю­дей, чего они ждут от кинематог­рафа. Вот как звучал первый же от­вет: «Я иду в кинотеатр, чтобы об­рести веру».

В любой нормальной стране подобные слова вызвали бы сомне­ние в том, что человек, их произне­сший, адекватно воспринимает ок­ружающий мир. Для нас же сия тира­да — свидетельство высшей ду­ховности. И бессмысленно в данном случае говорить о том, что задолго до изобретения кинематографа человечество знало место, где страждущие обретают веру. В на­шем Зазеркалье продукты питания выдаются на заводах, а духовная жажда утоляется там, где людям во­обще-то положено отдыхать.

По крайней мере два поколения советских людей выросло с убежде­нием, что важнейшее из искусств, переняв эстафету великой русской литературы прошлого века, су­ществует, чтобы воспитывать че­ловека, наполнять его жизнь высо­ким содержанием, мобилизовывать на движение вперед, к светлому бу­дущему. Об этом впрямую говорили коммунистические идеологи, под­крепляя свои тезисы бесчислен­ными «Вечными зовами», «Любовями земными» и «Фронтами» — «без флангов», «в тылу врага» и «за лини­ей фронта». Народ любил эти произ­ведения, от некоторых просто млел и — верил коммунистическим идео­логам.

Любопытно, однако, что либе­ральная интеллигенция, более или менее не любившая коммунизм, то­же имела свой кинематограф, во­спитательные функции которого были точно такими же. Возносясь в космические выси «Соляриса», отправляясь за Сталкером в Зону, интеллигент испытывал генетичес­кую ностальгию по некоммунистиче­ской жизни и готовил себя к жерт­воприношению...

И вот — свершилось! Интеллиген­ты-оппозиционеры пришли к власти и, выведя свой кинематограф из полуподполья, провозгласили го­сподствующим.

И все бы хорошо, только зритель отчего-то не захотел мириться с но­вым игом. Великодушно предостав­ленной возможности спокойно нас­лаждаться Сокуровым и Муратовой в тысячеместных кинозалах он, зри­тель, предпочел «Рабыню Изауру» по ТВ, Шварценеггера по пиратскому видео, супругов Голой и Пикуля на многочисленных книжных развалах.

Видя такое дело и осознав, нако­нец, что иногда люди ходят в кино и для развлечения, прокатчики распоясались и принялись наверсты­вать упущенное по части индийских слез и американского мордобоя. Высокое искусство, манящее, зо­вущее, воспитывающее и форми­рующее, окончательно исчезло с эк­ранов.

И здесь-то произошло самое примечательное.

Наша свободолюбивая киноин­теллигенция, объединенная в са­мый революционный в мире Союз кинематографистов, страшно обиде­лась. Стали собираться, бурно об­суждать свою обиду, проводить акции, давать интервью и писать много­численные статьи.

У всех этих действий без труда просматриваются аналогии в прош­лой жизни. Что такое, скажем, постановление о квотировании ко­личества зарубежных фильмов? Как можно дозировать иностранные картины в государстве, граждане которого не видели ни одного филь­ма Олтмена, Линча, Гринуэя? Поче­му продвижение на экран фильма В. Шиловского «Аферисты» надобно почитать более важным делом, чем покупку блистательной «Аферы» Джорджа Рохилла?

Можно, конечно, возразить — ог­раничение числа западных лент поставит-де заслон низкопробной продукции. Можно даже предпо­ложить, что авторы постановления действительно озабочены стрем­лением облагородить наш репер­туар, но... Как говорят представите­ли одного малого народа, расскажи­те это тете Розе. Не нужно быть крупным интеллектуалом, чтобы спрогнозировать поведение про­катчиков в случае, если бы затея с квотированием осуществилась. За­ставь их нужда работать с отечест­венными лентами, надо ли спрашивать, какие режиссеры станут «лучшими друзьями прокатчиков» — вышеназванные Сокуров с Муратовой или любимые народом Разу­мовский с Эйрамджаном? Так что куда ни кинь — всюду клин.

Известно, как в коммунистиче­ские времена режиссеры из «касты неприкасаемых» реа­гировали на появляющиеся по не­досмотру недостаточно востор­женные отклики на свои новые та­лантливые произведения. Они, ре­жиссеры, ходили жаловаться в ЦК (или в КГБ, кому что ближе). Нынче — не то. Нынешние мастера, тво­рящие высокое, трепетное, воспиты­вающее искусство, не могут, скажем, отправиться в Белый дом, зато стра­ницы печатных изданий в их полном распоряжении.

В седьмом номере «Искусства кино» за 1991 год читаем большую статью замечательного сценариста Юрия Арабова «Виват новые време­на!» Очень интересную в части раз­мышлений на социально­-криминальную тему и в высшей сте­пени показательную в плане неадек­ватности восприятия этих самых но­вых времен.

«Я привез в один чудный волжский город мою и О.Тепцова картину «Пос­вященный». Тогда уже было ясно, что прокат «Посвященного» не ку­пит. Но его, болезного, не купила да­же Ассоциация киноклубов... Кар­тина в городе имела успех…»

Прочтя эти строки, я окончатель­но убедился в том, что, как всякий выдающийся художник, Арабов жи­вет в башне из слоновой кости. Ведь если бы он хоть на секунду спустился на грешную землю и загля­нул в расписание кинотеатров, вися­щее на всех столичных перекрес­тках, то, быть может, остерегся бы писать явную неправду. Его и О.Тепцова фильм «Посвященный» был не только куплен прокатом в Москве, но и до сих пор регулярно возникает то в одном, то в другом кинотеатре. Правда, лишь на неделю. Правда, лишь на одном сеансе. Но при всей любви к своему детищу Ю. Арабов не может не осознавать, что оно не является развлекатель­ным, а значит, кассовым.

«Что же делать в таком случае поэтам?» — спрашивает Арабов, объясняя, что под словом «поэт» понимается любой творческий, не способный идти на компромисс че­ловек. Между тем из первой цитаты ясно, что наш поэт предлагает пойти на компромисс прокатчикам и зри­телям. Не смотреть и не показывать мусор из-за океана и с «Мосфиль­ма», а стройными рядами отправить­ся на его и О. Тепцова фильм. Ведь смотрите — в чудном волжском го­роде «картина имела успех».

Здесь необходимо понять, что это значит — «имела успех». Конечно, визит в чудный волжский город про­ходил под эгидой местного киноклу­ба или чего-нибудь в этом роде. Безусловно, в чудном городе нали­чествуют несколько сотен кинома­нов, обожающих этакую кинематог­рафическую «навороченность», представляющуюся им чистейшей прелести чистейшим образом. Наверное, после каждого из пяти—десяти сеансов в чудном городе к Ю. Арабову подходили десятки зри­телей, уверявших его, что никогда ничего подобного на экране не бы­ло.

Конечно, все это приятно, но сло­ва «картина имела успех» — это про другое. Про «Маленькую Веру», кото­рую посещали целыми классами на специально организованных сеан­сах в 5 утра. Про «Легенду о Нарайяме», которую крутили безостано­вочно круглые сутки. Про «Воров в законе», наконец...

Я понимаю некорректность данных примеров. Все названные кассовые чемпионы содержат в своих художественных структурах элементы, привлекательные для самого ши­рокого зрителя, «Посвященный» же — картина элитарная. Некорректен, однако же, и Арабов, корящий про­кат за то, в сущности, что его и О. Тепцова фильм не идет повсе­местно.

Может, я не прав, но не вижу осо­бой разницы между обидой на то, что «Посвященный» не демонстри­руется так же, как «Пляжные девоч­ки», и указанием инстанций перепи­сывать часть сбора от проката ита­льянского «Укрощения строптивого» на бондарчуковские «Красные ко­локола».

Юрия Арабова понять можно, но нельзя не отметить, что личной обиде наш поэт изо всех сил пытается придать характер всеобщей катаст­рофы, говоря о гибели едва ли не русской культуры, раздражается на Олега Газманова, на рекламу фильма «Бля!», на гомосексуализм и на «раздетое бабье»...

Читая все это, вспоминаю статьи о тлетворном западном масскульте, в обилии появлявшиеся в непродолжительную эпоху К. У. Черненко, и не­доумеваю. Ну не нравится Газманов — так никто же не приковывает к телевизору, выключи и поставь пла­стинку с лютневой музыкой. Претит однополая любовь — развлекайся с красоткой. Тошнит от раздетого ба­бья — отправляйся во МХАТ к Та­тьяне Дорониной.

В чем драма-то? Зачем нервни­чать?

А в том драма, что у нас, в матуш­ке Расее, все не как у людей. У людей, как уже говорилось, в кино отдыхают, у нас — ищут смысл жизни.

Во всем мире множество «поэтов» снимает элитарные картины. Но ни­кому не приходит в голову застав­лять прокатчиков отказываться от Спилберга в их пользу. Картины эти существуют в нескольких экземп­лярах, путешествуют вместе с авто­рами с фестиваля на фестиваль, по­лучают призы и восторженные отзы­вы. В последние годы на эту орбиту вышли и отечественные «поэты», ко­торые, похоже, всерьез воспринима­ют фестивальные восторги как сви­детельство мирового признания. Так прямо и заявляют — триумфаль­ное шествие по западным экранам.

Порой доходит до анекдотов. В интервью «Труду» режиссер А. Мкртчян, которого и «поэтом»-то счесть сложно, как доказательство признания Западом своей ленты «Казенный дом» приводит факт вру­чения ему главного приза фестива­ля в Джиффоне (многие о таком слышали?), жюри которого состоит из пятнадцатилетних подростков.

Все это излагается абсолютно се­рьезно и, конечно же, с упреками про­кату, «не купившему» картину (фильм шел в московском кинотеатре «Рос­сия», столица приобрела три копии.

На вопрос Ю. Арабова «Что же де­лать в таком случае поэтам?» можно ответить однозначно — успокоить­ся. Радоваться, что есть еще богачи, финансирующие производстве эли­тарных картин. Не лезть с этими кар­тинами в широкий прокат, а возить на западные киносмотры. Понять наконец, что искусство — это не только Муратова и Сокуров, и оста­вить массового зрителя в покое. Пусть смотрит, что хочет, вернее, что предлагают прокатчики, которые зрителя, право, знают лучше.

Пусть «поэты» живут своим узким кругом и не бросаются спасать оте­чественное кино. Оно спасется без их помощи. Спасется, когда осозна­ет, что при капитализме люди рабо­тают и им недосуг медитировать в темном зале.

Лаврентьев С. Оставьте зрителя в покое! // Столица. 1991. № 51-52.