Я помню, Вы вышли на сцену Ленинградского дома кино вслед за Уильямом Уайлером и его супругой — живой классик американского кино и сам Григорий Козинцев (никогда не видел, чтобы Вы так сильно волновались, я это заметил еще раньше, чем Вы заговорили). А. Уайлер был спокоен за двоих, нет, за троих и за всех остальных, руки держал глубоко в карманах брюк, во всей плотноватой фигуре чувствовалась уверенность и свобода. Его жена время от времени что-то шептала ему с некоторым укором, он пожимал плечами, тут же вынимал руки из карманов, застегивал пиджак. Но после этого, не зная куда деть руки, внезапно снова расстегивал пиджак и запускал руки в карманы и снова чувствовал себя отлично. ‹…›
Так и не понял, отчего Вы тогда так волновались? И даже скрыть этого не могли... Таким вот я Вас и запомнил — худой, высокий, длиннорукий, весь какой-то вытянутый и устремленный, то вперед, то вверх — начал произносить слово о госте, о его фильмах, их художественных достоинствах, о том, что писала об Уайлере критика, какие его фильмы мы знаем и сколько всего лент он снял.
Многое из произнесенного, казалось, Уайлер слышал впервые и радовался и удивлялся вместе со всеми. Зал был переполнен, взрывался доброжелательностью и аплодисментами, а Вы, Григорий Михайлович, по-моему, все время боялись, что зал недостаточно приветлив. Вы протягивали обе длинные руки к гостю и упоенно хлопали в ладоши, кисти рук метались сверху вниз, снизу вверх, бились, словно странная птица, которой все время почему-то больно...
Я не знаю, из чего слагается предельная искренность, но в тот вечер понял — не из сдержанности. Все, что в этот вечер выплеснулось наружу и проявилось само собой, оказалось самым впечатляющим и рассказало мне о Вас больше, чем длинные беседы у Вас дома, больше, чем многое другое...
Вульфович Т. Ваш Григорий Козинцев // Ваш Григорий Козинцев. Воспоминания. М.: АРТ, 1996.