Тема о событиях в Баку в 1918–1920 годах, тема расстрела 26 комиссаров имеет свою любопытную и своеобразно поучительную историю. За нее брались многие режиссеры и сценаристы, пытались ее ставить чуть ли не все наши кино-организации. А удалось это сделать лишь на самой маленькой в Союзе, наиболее скверно оборудованной фабрике Азеркино. И произошло это не случайно. ‹…›

Ведущей осью картины является нефть, сложнейшие переплетения борьбы вокруг нее двух империалистических коалиций (английской и германской) и бакинского пролетариата и жалкая, подлая, предательская роль меньшевиков, эсеров и националистов.

‹…› костяк картины, основные линии, намечающие ее содержание, ‹…› охватывает период в два года, два года, стоящих двадцати, в течение которых совершались грандиознейшие исторические события, формировалась классовая революционная психология, завязывались и развязывались важнейшие узлы, человеческой кровью писалась одна из трагичнейших и наиболее величественных страниц революционной истории. ‹…›

Подлинный исторический запах незабываемой эпохи веет над картиной, по справедливости и точно названной кино-памятником. Настоящий и глубокий смысл событий, их революционно-
диалектическое осмысливание, приведение их на экране к некоему простому, лаконичному и предельно выразительному ряду, воплощение их в систему убедительных и эмоционально-
воздействующих образов делают как бы необычайно простыми, понятными и доступными для зрителя эти события, весь их сложный смысл. ‹…›

Шенгелая пошел правильным методом. Он, очевидно, отдавал себе отчет в том, что имеет дело с обнаженно-политическим материалом, представляющим особые специфические трудности для переложения его на язык искусства. Поэтому, не уступая ни пяди вульгаризаторству и упрощенчеству, ‹…› он пошел по линии наибольшего сопротивления и нашел необычайно сильный и выразительный эмоциональный язык.

Реалистичность, ‹…› мужественность и суровость образов, мужественность всего стиля картины предопределены именно этим подходом Шенгелая к решению своей задачи. ‹…›

Величавая торжественность, трагическая скорбность, напряженнейшая вера в конечную победу революции звучат буквально почти из каждого кадра картины. Скупой, сдержанный, нарочито суровый язык ее на самом деле насыщен огромной политической страстью, огромным художественным темпераментом и эмоциональностью, не могущими не захватить зрителя, властно не увлечь его за собой. ‹…›

Мы в кино уже неоднократно имели показ масс как основного действующего фактора, — например, «Арсенал» Довженко, «Броненосец» Эйзенштейна и Александрова. ‹…› в отличие
от масс двигающихся, Шенгелая впервые с огромной силой и художественной убедительностью удалось показать в кино массу мыслящую.

В этом отношении навсегда одним из величайших достижений кино-искусства останутся те две сотни метров, на протяжении которых показано заседание Бакинского совета. Там Шенгелая удалось короткими, выпуклыми и лаконичными штрихами, путем выхватывания из тысячной массы отдельных наиболее типических ее представителей, ‹…› показать шатания, колебания, сомнения одних, непреклонную, твердую большевистскую уверенность в том, что надо делать, других, темноту и отсталость третьих, пошедших за предателями их класса, и, наконец, самих этих предателей. Мысль, упорная и мучительная, бьется в каждом кадре, она бьется в напряженно пульсирующих жилках у висков (мы их не видим, но они буквально осязаемы в картине), в отдельных выразительных движениях то головы, то рук, то всего туловища, в растерянности глаз, в сжатых губах. Так, выхватывая отдельное и в этом отдельном находя типическое, общее, воссоздает Шенгелая и психологию многотысячных масс и всю картину исторического заседания совета, и воссоздает так, что буквально слышишь, что там говорилось, видишь, что там делалось, дышишь одним воздухом.

Этот же метод показа мыслящей массы, динамического показа мышления масс Шенгелая повторяет и в других эпизодах, везде, где действуют массы. ‹…›

Навсегда запомнится фигура председательствовавшего на историческом заседании Бакинского совета. У него затылок, поворот шеи, то, как он звонит в колокольчик, метко и выразительно характеризуют всего человека и его политическую роль в событиях. Изумительно ярко это выразилось в кадрах встречи англичан, где этот персонаж прохаживается вдоль ступенек торжественной трибуны. Его скользящая походка, полунацыпочках, вкрадчивость, хитрость исчерпывающе характеризуют подленького маленького человечка с душой лакея и на этой маленькой детали сконцентрированно выражают весь исторический смысл и значение тактики соглашательских партий.

26 комиссаров находятся на втором плане картины. И это правильно. ‹…› превращение их в центр всех событий могло бы привести ‹…› к фальши, к мелодраме. Поэтому даже в сцене расстрела, которая, вероятно, надолго останется одной из вершин кинематографии, 26 нигде не показываются крупным планом.

Эта сцена расстрела, в которой работа режиссера и оператора достигла огромного совершенства, чрезвычайно характерна для картины в целом. Вместо мистических затемнений, сцена снята при ярком солнечном свете. И этот яркий солнечный свет, быть может, с наибольшей выразительностью оттеняет весь мрак и зловещность чудовищного преступления. Песок, бесконечное море песка, барханы и люди. Ничего больше. ‹…› Песок и безмолвие пустыни. Суровость, жесткость, простота. И потом, как изумительно передано это ощущение ловушки, отсутствие какого бы то ни было выхода, обреченность жертв, окруженных сотнями палачей! ‹…›

Здесь нельзя не сказать об изумительной работе оператора Е. Шнейдера. Ни одной минуты не эстетизируя, он сумел дать буквально совершенный образец операторского искусства. Ощущение фактуры, материала, тяжести, маслянистости, цвета, контраст черного и белого, — все это в такой трактовке, что организует сознание зрителя в совершенно определенном направлении. ‹…›

В картине имеются длинноты, в отдельных случаях Шенгелая, идя методом гротеска, перехватывает через край и делает излишне плакатными отдельные фигуры социал-предателей, отдельные черточки в них. Недоработана последняя заключительная часть картины, она несколько затянута, в ней кое-что следовало бы убрать.

 

Левитес Б. Двадцать шесть комиссаров // Рабочий и театр. 1933. № 3.