Когда он объяснял людям что-то — он больше задавал вопросы, чем произносил собственные тезисы.
Рассказывать одну и ту же историю, не установив в ней всякий раз новую систему связей — ему было скучно.
Он очень ценил выдержанность стиля. Особенно в дворовых песнях и интерьерах дешевых кафе.
Подголовник автомобильного кресла он легко, в проброс, мог назвать подзатыльником, сам этого просто не заметив.
Свою собаку, бледного, несмотря на густую черноту, неврастеника-ньюфаундленда — однажды ночью с целью поднятия в нем боевого духа произвел в звание старшего матроса-моториста.
Для серьезного интеллектуала он был невероятно живым. Для живого человека — он был очень умным.
Ему удавалось успешно сопротивляться бесконечной заструктурированности века, при этом, не распуская в себе ни варвара, ни потребителя даже в бытовых мелочах.
Именно это и обеспечивало ему некое обаяние канатоходца в повседневной жизни.
Именно это составляет живость интонации любого его текста, который всегда кажется написанным человеком более свободным, нежели его читатель. И изящное безумие стиля в целом — метаморфозы простых слов, понятий, оценок вдруг выскакивают в таких местах, где их не замечаешь, потому что не ищешь.
Это была сугубо частная коллизия чувствительного и развитого человека, желавшего быть свободным по праву.
Похоже — слишком типичная для этого времени.
Невероятная дисциплинированность и окультуренность мысли — давала все более безотрадные результаты в осмыслении безумного мира и начинала тяготить.
Строгий анализ не приносил освобождения от тоски сплошной обусловленности.
И он очень ценил спонтанные ходы и навязчиво ловил спонтанные ситуации.
Но неизбежно лишь формулировал через них общие правила нарушения правил.
Он был интерпретатором инноваций.
И автором роскошных бесхитростных фокусов, даривших неожиданное освобождение — даривших ощущение времени через неожиданное прочтение мифов, неожиданное понимание аутсайдеров, неожиданное пренебрежение отжившими условностями.
Потом он очень устал.
Было два варианта — умереть молодым. Либо нет.
Он умер относительно молодым.
Был вариант — не быть наивным.
Но не быть наивным — бездарно.
Памяти Сергея Добротворского // Сеанс. 1997. №16.