Есть соблазн создать картину сюжетно-фабульную... И показать, «кто кому подставляет ножку», «кто на ком женится»... Это прекрасно делают за пределами нашей Родины и охотно снабжают нас. Сам я с увлечением смотрю такие картины. Но делать их не хочется.
Не хочется снимать и оживленную скульптуру на черном бархате...
Характер советской тематики, масштабы социалистического строительства не укладываются в традиционные киноформы, зовут к более широкому действию и охвату просторов, на которых происходят невиданные в истории события.
Петербург... Цитадель самодержавия — «Исаакий».
Надпись через весь экран древнеславянской вязью: «Господи, силою твоею возвеселится царь»...
Высоко в небе разодранная пасть коня...
Властная бронзовая рука с силой натянула поводья.
Огромный бесхвостый зад коня закрывает почти все небо...
Сверху торчит жирный затылок в кубанке — царь.
На север, северо-восток и юг от Петербурга — моя Родина.
Мое племя, разбросанное по всей стране, в солдатском отрепье валяется на грязных платформах полуразрушенных вокзалов, крепко прижимая к груди винтовку.
Голод, тиф, разруха...
Плакаты кричат:
«Если мы не убьем вошь — вошь убьет революцию!», «Каждый прогул — радость врагу, а герой труда — для буржуев удар», «Чини! Отстраивай! Налаживай! Восстанавливай! Твори!»
Вся страна — изрытое снарядами, как оспой, тело, сплошная кровавая рана, разрытый муравейник... Куда бросать силы?! Царский генерал Юденич подходит к Питеру, Деникин к Туле, конный корпус Мамонтова разгуливает в тылу Южного фронта, уничтожая деревни, разрушая города. Уголь у них в руках, нефть — тоже.
Правительство, партия, ее ЦК, Ленин, миллионы рабочих и крестьян напрягают силы, чтобы в условиях хозяйственной разрухи отстоять Советскую страну. Пролетарии Астрахани, Царицына, Питера идут в бой.
Хлеба нет. Голод. Чтобы пахать — нужен плуг. Завод плугов не делает — нет железа. Домна стоит холодная — нет угля...
С Запада тянутся жадные руки капиталистического мира, жаждущего овладеть нашим сырьем...
Стык двух эпох. Конфликт двух миров. Столкнулись образы сильные, глубокие...
Как снимать их? Как в «Ливне» на черном бархате? Опять лучи прожекторов?! Опять свет-тень в движении?! Да, в движении... свет-тень...
Офорт... Но от бутафории, бархатов и ограниченной площади необходимо избавиться по возможности. Другая эпоха, и материал мыслится иной: натура, воздух, просторы...
Попробовали на натуре: «режимную» съемку с прожекторной подсветкой... движение света и тени от идущих облаков на общих планах... от воздушных шаров и фанерных потолков, передвигаемых кранами на средних... от взмаха фанеры — на крупных...
Кулак — центральная фигура в «Перекопе». Столыпинский кулак — опора царя и отечества...
Землю он защищает «свою», власть — «свою». Он живуч. Он против отечественной индустрии — «от нее не столько машин, сколько революции». Спасение он видит в интервенции, а машину признает английскую.
Три мощные фигуры, как степные каменные бабы, — отец и два сына стоят на холме на фоне неспокойного неба. Клубятся грозовые тучи.
Надпись: «И тучи ходят, а бог дождя не дает... почему-то!..» Почему — понятно: бог на стороне кулака — голод, засуха, и дождя нет. Кулак и сыновья стоят, полные уверенности, и солнце светит на них.
Где-то гремит бой, он в сверкании огней в небе, в дымах от пушек... Бой катится с севера на юг...
Фигуры кулаков мрачнеют, через них проходят тени, тени идут гуще.
Фигуры темнеют, они сплошь в тени, наконец превращаются в уголь...
Отступают белые. Их гонит окрепшая в боях революционная армия...
Из тени от леса идет в атаку рассыпным строем конница Буденного. Она летит на врага вместе с густой тенью от быстро идущих облаков... Рассыпается по гладкой степи, ныряет в ложбины, идет, все еще не опережая тени, хотя на грани ее со светом. Вдруг она взмывает, выхлестывается на холм морским прибоем, на средний план, в полный свет...
Короткие монтажные куски: в свету... в тени... лица гневные... молния, падающая в темноту... это взмах, это грозный блеск клинка на черном фоне...
«Повстанческий ливень» получился, и не двойными, тройными экспозициями, а монтажом, и не на тридцати метрах светотени, а на больших просторах. Натура, а скульптурная выразительность. Ближе к «кинематографической правде», а офорт.
Завод и село. Их взаимоотношения — один из важнейших мотивов картины.
Поле пересекают межи и дороги. Валяются скелеты лошадей. Пахарь возится с плугом, работа не ладится...
Просительно гудит заводской гудок.
Над полем кружатся стаи голодных птиц...
Мальчик деловито вбивает в землю палку, на ней укрепляет белый лоскут, на котором кривулями написано: «Смерть наемникам Антанты!»
Далеко идет бой — небо полыхает пожарами... Доведенный до отчаяния, пахарь со злостью вгоняет в землю штык, который не приладился к плугу, обращаясь к отечественной индустрии, взывает...
Надпись: «Будет для меня чересло?!»
Усталые, истощенные жены шахтеров долбают стены заброшенного штрека — отрывают уголь для умирающих печей...
Поползла в воздухе первая вагонетка. Проснулся кран. Задвигались конструктивные массивы. Завертелись большущие маховики, и скоро «немая» индустриальная симфония «зазвучала» в ответ пахарю полнозвучно...
Надпись: «Будет чересло!»
А там, на передовых линиях войны, в леденящей воде гнилого моря Сиваш, бойцы собственными телами устилают трепещущий мост, открывая путь через пролив орудиям и коням Революционной Армии...
Этот эпизод, как и дальнейшие бои за Перекоп, сняты на территории Одесской кинофабрики.
Группа предварительно была в Крыму и на Сиваше. Там уже было ясно, что фотографировать инсценировку на исторических местах не будем.
Вернулись опять к «Ливню».
Недалеко от пожарного пункта находился тогда бассейн от разрушенного фонтана. Он был наполнен водой, в метр с четвертью глубиной. Диаметр бассейна — двадцать метров. Через него построили мост. В основу легли селянские возы. Они стали «лицевой» стороной декорации. На возы положили настил из досок. Снизу укрепили таким образом, чтобы мост был в движении...
Бойцы, стоя в воде по плечи, «держат на спинах» этот мост. Все — и люди и декорации — офактурены под слегка заснеженный лед. Операцию на Сиваше снимали целую ночь. Начали в темноте. Большими массивами сначала конница, за ней артиллерия, взяв добрый разгон, понеслись галопом через живой мост. Прожекторы неприятеля в это время нащупывали переправу и будоражили фон.
Затем вся движущаяся масса вошла в перекрестный огонь от вражеских прожекторов и артиллерии. Получился затор, появились нервозность и торопливость. Пушки с людьми и лошадьми на полном ходу, срываясь с моста, полетели в воду, лошади увязли в иле. Ослепленные бегающим светом, они рвались ввысь, путались в постромках, дико таращили глаза, фыркали...
Лошади белые, вороные, гнедые, буланые...
Когда казалось, что людям или лошадям грозит опасность, съемку останавливали, в воду бросались стоявшие до того за кадром пожарники, распрягали лошадей, иногда выводили их для успокоения из бассейна, благо расстояние измерялось шагами.
Опять и опять...
С вечера до середины ночи присутствовали на съемке как гости постоянные мои доброжелатели, опытные уже тогда и уважаемые режиссеры Г. Рошаль и В. Строева.
Новичок замдир фабрики тоже долго стоял, смотрел. Уходя, сказал:
— Вижу, картину можно снять и на письменном столе!
— Да, следующую мы так и будем делать! — заверил его администратор нашей группы.
Кавалеридзе И. Перекоп / Жизнь в кино. Вып. 2 // М.: Искусство, 1979.