Не могу сказать, что в мои ближайшие творческие планы входило поставить фильм о войне. А прочитал повесть Василя Быкова «Дожить до рассвета», и ожило что-то в памяти, жжет, не дает покоя. Сам я не воевал, но наше поколение, «опаленное войной», хранит в памяти суровые будни военного детства, горе матерей, наше общее горе. Вспоминаю маленький дворик, себя — пацаном, своих дружков — таких же отвыкших за годы войны от отцовской руки, от мужского голоса. Вспоминаю, как уже после войны замирали наши озорные игры «в войну», когда во двор входил человек в военной форме — солдат или офицер, и мы глазели на него, пока он не скрывался в подъезде.
Потому мое отношение к фильмам «про войну» особенное, трепетное. Конечно, не все картины мне дороги и близки, есть и такие, что прошли мимо, не оставив в душе ничего, кроме чувства досады и огорчения, — схематичные и холодные. Хотя я не представляю, как можно равнодушно касаться такой волнующей и такой личной для каждого из нас темы, как Великая Отечественная война. Не понимаю я и возникающего время от времени схоластического спора о том, кто должен быть героем военного фильма: солдат, чьим ратным трудом добываются победы, или военачальники, разрабатывающие в штабах путь к этим победам. Спор этот представляется мне бесплодным и бесперспективным. Так же как и разговоры о том, какие военные фильмы важнее — исследующие человека на войне или захватывающие воображение зрителей разворотом сражений.
Психологическая глубина солдатского портрета в «Судьбе человека» Шолохова — Бондарчука, лиризм чухраевской «Баллады о солдате» и грандиозный масштаб событий в «Освобождении» мне одинаково дороги.
Помню, как почти одновременно вышли на наши экраны «Летят журавли» и «Дом, в котором я живу». Их явная полемичность по отношению друг к другу в выборе выразительных средств — неожиданно острых, экспрессивных в первой и столь же сознательно скромных во второй, — разве помешала нам эта полемичность одинаково полюбить и ту и другую картину? И разве оба эти фильма не обогатили наше киноискусство, военную тему, в частности?
Приближающееся тридцатилетие Победы наш кинематограф встретит новыми фильмами о войне. Некоторые из них уже закончены производством, другие — еще в разгаре съемок. Судить о результатах наших усилий пока рано, но все мы работали и работаем, сознавая свою ответственность перед старшими — живущими среди нас и не пришедшими с войны, перед младшими — знающими войну лишь по рассказам, книгам и нашим фильмам.
И еще одно хочу я отметить: какие бы трудные моменты войны ни показывали авторы наших фильмов на экране, какими бы горестными ни были чувства людей — тяжкого, гнетущего впечатления по-настоящему правдивые картины о Великой Отечественной не оставляют. Но, конечно же, не потому, что ужасы войны не вызывают ответной боли, не ложатся камнем на сердце. Так почему же?
Ответ подсказал мне фильм Чухрая «Память». Более всего в этом фильме меня поразили кадры, где матери разных стран рассказывали о своих детях, не вернувшихся с войны. Может быть, самое страшное последствие войны — родители, пережившие своих детей.
Горе матерей, казалось, было одинаковым. Похожими были слова скорби, общей была ненависть к войне. Но глаза... не знаю, может быть, мне так показалось, но глаза женщин, с которыми режиссер встречался за рубежом, были какими-то потухшими, отрешенными. И мне кажется, я понял: социальный оптимизм не просто фраза, а качество, одна из существенных сторон нашего социалистического бытия. Мы потеряли на фронтах войны миллионы людей, сотни городов и селений превратились в руины и пепел, но мы знали, за что мы воюем, и сейчас видим, что жертвы наши были не напрасны. Вот почему самые горькие наши военные фильмы светлы и оптимистичны. Такова традиция нашего искусства, традиция, порожденная самим укладом нашей жизни.
И я, приступая сегодня к съемкам фильма про самые тяжелые для Москвы, а может быть, и для всей страны дни и недели октября-ноября сорок первого года, несу в своем сердце не только чувство горечи и утраты, но и чувство Победы. Герои повести Василя Быкова гибнут в самом начале войны, но погибают они с верой в Победу. В финальных кадрах картины пробежит по утренней Москве старенький трамвай, и голос Левитана оповестит мир о провале гитлеровской операции «Тайфун» и о контрнаступлении советских войск под Москвой. И негромкий звонок этого трамвайчика, и торжественный голос Левитана сольются в единую ноту предчувствия Победы.
Я еще многого не знаю в будущей своей картине. Но этот кадр вижу отчетливо.
Соколов В. Память сердца // Искусство кино. 1975. № 4. С. 13-15.