От Триеста до Милана 418 километров. Достаточно, чтобы поссориться.
В Триесте был конец января. Дул сильный ветер с моря. С горы летели мусорные баки, бочки с искусственными ёлками, только уворачивайся.
В соседней Венеции ждали карнавала и наводнения. На площади Сан-Марко люди в туфлях и ботинках завидовали тем, кто в галошах.
А мы уезжали.
Кинофестиваль в Триесте закончился, и итальянский водитель вёз нас в большой итальянский город Милан, откуда летали самолёты.
Нас, улетающих, в машине было четверо.
Хороший режиссёр с Урала, чью фамилию я вам не назову, потому что он был пьян и зол, и очень не любил в данный момент всё итальянское.
Виктор Косаковский — ну, вы знаете. У него в Триесте была ретроспектива, зал набит до отказа, я тоже вместе со всеми смотрела уже который раз его «Среду», про тех, кто родился в Ленинграде 19 июля 1961 года. Любимое кино.
Лёша Косаковский, сын Вити, семнадцати лет. Мальчик, от которого Виктор два первых года его жизни скрывал зеркала, чтобы снять сына в тот момент, когда он впервые увидит своё отражение и мир для него перевернётся. Тогда кино не случилось: родственники не выдержали эксперимента, показали ребёнку зеркало, когда рядом не было человека с камерой.
Помню вопрос покойного Разбаша в программе «Час пик»: «Виктор, вы нормальный человек?». И он ответил что-то вроде того: «если бы я был нормальным, то был бы воспитателем детского сада, или доктором или священником, искусство рождается в тот момент, когда ты не знаешь, не понимаешь, что происходит...».
Спустя много лет Виктор всё же снимет это кино, и перед зеркалом будет стоять второй его сын, маленький Святослав. Неснятый же Лёша каждую минуту открывал для себя мир китайского языка. Учил иероглифы. Вот так ходил по улицам Триеста и бормотал по-китайски.
Четвёртой в машине была я. Мой первый игровой фильм «Время жатвы» получил на фестивале главный приз. Витя поздравил, сказал: «Мне фильм понравился. Я боялся, что не понравится. Нам трудно было бы разговаривать. Но мне понравилось. Правда».
Мы уже отъехали от Триеста километров на сто. За окном были скудные итальянские пейзажи, небогатые домики стояли на пыльной обочине дороги — такая итальянская «среда».
И тут мы поссорились.
Атмосфера в машине и без нас уже была напряжённой.
Режиссёр с Урала был обижен неприступностью женской половины Триеста, и гневно осуждал итальянский народ за фашизм и Муссолини.
Итальянский водитель не понимал, за что сердится на него этот русский, и робко прижимался к рулю.
Косаковский сказал: «Ты сняла фильм про меня. Меня тоже унизили. Выгнали со студии, когда я только-только начал снимать. Мне пришлось ездить курьером в почтовом вагоне. Мир рухнул для меня».
Мне бы промолчать. В конце концов, самое важное в кино — это эмпатия. Нас так учили. Если зритель смог поставить себя на место героя, то ты всё сделал правильно в своём кино. А если он ещё и катарсис испытал, то это точно победа. А тут такой зритель!
Водитель включил радио. В машине громко и победно зазвучала какая-то местная попса.
Я заорала, перекрикивая сладкоголосого певца. Смысл моего ора сводился к тому, что художник — не жертва. Никогда не жертва. Даже тогда, когда он везёт почту вместо того, чтобы снимать своё гениальное кино.
— Я за это бездарно потраченное время мог бы кино снять, — кричал Косаковский.
— Да тебе просто подарили этот кусок жизни, который ты сам никогда бы не прожил, подумаешь, драма, — кричала я.
— Так про что же тогда ты сняла кино?
Я не успела ответить на этот вопрос.
В этот момент уральский режиссёр громко произнёс: «Суки!»
Мы испуганно затихли.
«Итальянцы — суки!» — уточнил режиссёр, кивая на разливавшийся соловьём приёмник, — «Слушают эту гадость, когда у них есть Доницетти».
Водитель немного оживился, услышав знакомое имя.
«Любовный напиток», Ария Неморино, — неожиданно объявил уральский режиссёр и запел.
Это было отважное пение. Когда главное — процесс, а не результат.
Совсем униженный русским темпераментом, водитель даже не попытался выключить радио, и теперь они звучали вместе: неизвестный итальянский певец и русский режиссёр с Урала.
Окна в машине были открыты.
Италия в принудительном порядке слушала Доницетти.
Лёша тихо повторял про себя китайские слова.
Витя, Витя Косаковский! Я зачем всё это пишу? Затем, что сегодня 19 июля, твой день рождения. И я хочу тебя поздравить. Потому что очень ценю и люблю. Витя, мы тогда не договорили. Я по-прежнему думаю, что художник не может быть жертвой. Потому что всё, что с нами происходит, это наша среда. Про неё мы и снимаем кино. А жертва — существо беспомощное, невидящее, неслышащее, неспособное замечать неповторимое. «В принципе, документальное кино — это то, что неповторимо». Твои слова.
С днём рождения тебя, с юбилеем даже. Вспомни Триест. Арию Неморино.
Разбежкина М. От Триеста до Милана // Сеанс. 19.07.2011