В 1986 году, в фильме Никиты Михалкова «Очи черные» Кадочников сыграл роль при­дурковатого столоначальника одного из петербургских департаментов, который живо напомнил его Трилецкого. Эпизодический персонаж актера в «Очах черных» —яркий дополнительный штрих, сродни карикатуре, в гроте­скно изображенной картине российской бюрократии, по­груженной в безделье и спячку...

Многообразны оттенки и градации выразительной комедийной характерности, выявленные актером в ро­лях классического репертуара, который вошел в его творчество с наступлением «другой жизни».

Лорд Кавершем в «Идеальном муже» (1980), поста­вленном В. Георгиевым по одноименной пьесе Оскара Уайльда,— на первый взгляд прямая противополож­ность Трилецкому. Он жизнерадостен и импульсивен — это аристократ, что называется, до кончиков ногтей. Но жизнедеятельности его актер придает несколько парадо­ксальный характер, выявляя его через сочетание в лорде Кавершеме, казалось бы, черт несочетаемых. Природная живость, любопытство — и воспитанная всеми предшест­вующими поколениями сословная чопорность; раскован­ность манер, видимость свободы суждений—и словно застывшая их условность. Парадоксальность лорда Кавершема — это результат неестественности, ханжества среды его обитания.

Зная высший свет изнутри, чувствуя его лицемерие и ложь, лорд Кавершем иронизирует вроде бы над пра­вилами игры, установленными в свете, стараясь в этом не отстать от сына, не выглядеть в его глазах консер­вативным стариком. По до известного предела. И вот тут актер, как бы нащупав уязвимость своего героя, ирони­зирует в свою очередь над ним, над его легковесным фрондерством. Иронизирует тонко, чуть-чуть утрируя, скажем, неумеренность его восторга «прекрасной речью» политического сторонника — лорда Чилдерна — в пар­ламенте. Или подсмеиваясь над важной деловитостью, с которой лорд Кавершем устремляется в разнообразные места, чтобы первым услышать всего лишь светские сплетни. Или, наконец, ласково издеваясь над самодо­вольной назойливостью советов и старческой болтовней лорда. Но, в сущности, за всей этой поспешной делови­тостью, импульсивностью — все та же пустота бездухов­ности старого лорда, устремленность его жизни в никуда.

Если в роли лорда Кавершема актер играл насмеш­ливо поданную светскость и кипучую бездеятельность, в Трилецком — грустно-иронический итог бессмысленно прожитой жизни, то в князеньке Кучумове из «Бешеных денег» (1981), фильме, поставленном Е. Матвеевым по одноименной пьесе А. Островского, он острой комедийностью, доведенной до гротеска, выявлял пустозвонство, «хлестаковство» своего персонажа.

В динамично развивающемся сюжете фильма ге­рою Кадочникова отведена весьма существенная и ак­тивно-действенная роль, что давало актеру большую возможность и свободу в поисках внешней выразитель­ности образа.

Уже при первом появлении в кадре Кучумов Кадочни­кова предстает «отчаянным вралем», эдаким постаревшим Хлестаковым, как определил его для себя актер. Вранье стало второй натурой Кучумова. И врет он самозабвенно, так что, пожалуй, и сам начинает верить в свои небылицы. Рассказывая, к примеру, Телятеву и Глумову о вчерашнем обеде в купеческом клубе, он не преминет выдать заказан­ные им обыкновенные русские пельмени за заморские устрицы. Впрочем, уличенный, он тут же легко откажется от «устриц» в пользу пельменей. Или, не моргнув глазом, похвастается мифическим карточным выигрышем в один­надцать тысяч рублей, которые уже через минуту выраста­ют до двенадцати с половиной тысяч.

Весь стиль жизни и поведения Кучумова подчинен утверждению в глазах общества мнимой своей значите­льности. И, подыгрывая ему, Глумов и Телятев ласково­презрительно представляют его «золотому мешку» — купцу Василькову — как «князеньку», хотя есть он «про сто Гриша Кучумов».

Весело, с элегантным озорством разоблачает актер напускное «сиятельство» Гриши Кучумова. Смех вызы­вает его вертляво-стремительная, суетливая пластика, водевильно-несерьезная походка, когда он влетает в дом Чебоксаровых, на ходу с готовностью восклицая: «Лечу, лечу!»

Впечатление фанфаронства, легковесности мыль­ного пузыря актер усиливает претенциозной светскостью манер «князеньки», который слова в простоте не скажет. «Изысканность» своего воспитания Кучумов у Кадоч­никова выражает через высокомерное пренебрежение, с которым он говорит о «человеке из Чухломы» — купце Василькове. Через обильную усыпанность своей речи французскими словами и фразами, и даже — через мур­лыканье русской песни «Из-за острова на стрежень» непременно на французском языке.

Щедрость, с которой Кучумов предлагает и Лидии Чебоксаровой и ее мамаше сорок, восемьдесят — сколько хотите тысяч! — тоже истинно хлестаковская — беспре­дельная. Зная, что в кармане его едва ли отыщется и десять рублей, Кучумов тем не менее всякий раз великолепным, беспечно-широким жестом лезет в кар­ман за бумажником! И тут же, не сходя с места, отчаянно п откровенно начинает врать, чтобы ретироваться под тем или иным ребячески-наивным предлогом.

Высмеивая ничтожество «князеньки», актер рабо­тает порой на откровенно сатирических приемах, неожи­данно новых в его актерской палитре... Вот Кучумов на обеде у мамаши Чебоксаровой (Е. Соловей), которая пригласила «князеньку» в надежде, что он приищет для ее мужа, проигравшегося в карты, место управляющего в хорошем доме. С важностью значительной персоны, которая все может, Кучумов Кадочникова, конечно, с легкостью обещает и мужа устроить, и «всю Москву на ноги поднять, всех друзей, знакомых», и завтра же при­слать ей тридцать тысяч. «Ну что такое тридцать ты­сяч!» По-плебейски торопливо, жадно поедая при этом со стола дармовое угощение, он не перестает с привычной беспечной готовностью тараторить: «А вы приказывайте, приказывайте, и я лечу: где, что, когда?»

Но Кучумов не только фитюлька, мыльный пу­зырь. Он еще развратник и мелкий пошляк. И потому в арсенале актерских выразительных средств насмешка соседствует с издевательской иронией, гротеск — с сати­рой. Так, в сатирических красках решает Кадочников образ своего персонажа в сцене соблазнения Кучумовым Лидиньки, которой он предлагает в обмен на «женские жесты» «сотканные» им из воздуха сорок тысяч. Кучу­мов у Кадочникова здесь — не просто «старый шалун», а развратник. Весь его облик—-с этими пошлыми то­ненькими усиками, плотоядной улыбочкой, блудливо­томным мурлыканьем романса о «лобзаниях» — удиви­тельно напоминает облезлого, шкодливого старого кота. И непристойные обращения Лидиньки, которая называ­ет Кучумова в этой сцене не иначе как «папаша», «папагйка», «папашечка», очень ложатся на весь грязно­пошловатый облик персонажа, потому что они актерски оправданы Кадочниковым...

МАРИЯ ПАВЛОВА. : «Павел Кадочников» // Издательство «Искусство».