Интересно, что примерно в то самое время я дебютировал и в другом профессиональном «цехе». На каком-то из заседаний МАДа, где читали «Озеро Люль», присутствовал известный театральный критик Николай Ефимович Эфрос. Он представлял собой что-то вроде главного и почетного литературного консультанта кинофабрики «Межрабпом-Русь». «Головку» ее составляли М. Алейников, Ф. Оцеп и Ю. Желябужский, а вскоре приехал из-за границы и присоединился к ним Я. Протазанов, с именем которого связаны многие блестящие победы советского киноискусства двадцатых-тридцатых годов. Первые шаги в кинематографе делал и молодой Ю. Райзман (в частности, ассистировал Протазанову).
Н. Эфросу, по его словам, моя пьеса понравилась динамичностью и сложным построением сюжета, и он заметил:
— Вас надо завербовать, вы очень подходите для кино!
И я действительно начал работать штатным сотрудником по сценарному делу: сочинял сценарии сам и консультировал поступающие. В те годы мы вместе с Ф. Оцепом написали сценарий «Аэлита» по роману А. Н. Толстого, поставленный Я. Протазановым, и комедию «Папиросница от Моссельпрома», режиссером которой был Ю. Желябужский. В обоих фильмах главные роли исполняла молодая и очень красивая Юлия Солнцева.
<...>
А тут у меня произошла еще одна очень странная и для меня неожиданная стычка с Мейерхольдом.
В то время на экранах появилась новая кинокомедия — «Папиросница от Моссельпрома», сценарий которой написал я совместно с Ф. Оцепом. Главную роль папиросницы Зины Весениной играла Ю. Солнцева, незадолго перед тем снимавшаяся в «Аэлите».
И вот как-то звонит телефон, и я слышу в трубке бархатный тембр мейерхольдовского баритона. Но в этом бархате таилось что-то зловещее:
— Это вы сочинили «Папиросницу от Моссельпрома»?
— Да... Мы с Оцепом.
— Его я не знаю. Я знаю вас.
— Да. И что же?
— А то, что вы позволили себе неуместную и дерзкую выходку.
— То есть?
— Вам известно, что Зинаида Николаевна была женой поэта Есенина?
— Да... Но какое...
— А такое, что вы назвали эту вашу... продавщицу Зиной Весениной с явным намеком и грубым выпадом против Зинаиды Николаевны, против... нас.
Я совершенно опешил. Я никак не мог связать одно с другим, и обвинение Всеволода Эмильевича показалось мне не только обидным, но и смехотворным. Я стал уверять его, что мне и в голову не могло прийти ничего подобного, что даже сейчас я с трудом улавливаю это случайное и отдаленное совпадение, и так далее в том же духе. Мейерхольд слушал внимательно молча, и потом спросил в уже более смягченном тоне:
— А какие вы думаете принять меры?
— Какие же меры, Всеволод Эмильевич?! На фабрике уже не будут менять титры. Картина идет не первый день. Я готов извиниться перед Зинаидой Николаевной, хотя мне кажется все-таки, что ваше болезненное воображение...
— Какое у меня воображение — судить не вам, а Зинаиде Николаевне не напоминайте больше про эту историю. Вы достаточно истрепали ей нервы. Я объясню сам. А вы придете на премьеру?
— Дда!.. — ответил я дрогнувшим голосом.
— До свидания! — В трубке щелкнуло, и голос замолк.
Файко А. Записки старого театральщика. М.: Искусство, 1978. C. 174-207.