О «негероичности» героев «Солдат» говорили потому, что в фильме не было внешних, традиционных примет героического. На экране было раскрыто самое удивительное и самое «обыкновенное» чудо Отечественной войны — рождение героя из человека, который никак особо не предназначал себя в герои.
«Война родит героев» — гласит народная пословица.
В финальных кадрах «Солдат» сроднившиеся на войне люди пишут совместное письмо Керженцеву. За кадром мы слышим удивленный голос Чумака: «Вместо вас сейчас за комбата лейтенант Фарбер. И вы знаете, очень даже неплохой комбат...» В этой удивленной интонации нетрудно уловить все ту же ломку привычных представлений о героическом.
Так фильм рассказывает о героическом, хотя здесь оно лишено черт внешней, плакатной героики.
В кадрах — неловкая, мешковатая фигура, виноватая улыбка, мягкие неуверенные движения, разбитое стекло очков. И если сейчас самому Фарберу сказать, что он герой, — он, пожалуй, лишь неловко, смущенно улыбнется: зачем такие громкие слова?
Комбат Керженцев устало спрашивает старшину Чумака:
«Кто сегодня подбил танк?» Так обычно спрашивают о чем-нибудь заурядно-будничном, например, о том: «Кто сегодня у нас на карауле?» Оказывается, танк подбил «какой-то новенький».
А вот он и сам в кадре — Седых с почерневшим от порохового дыма лицом. Окинув паренька оценивающим взглядом, Чумак достает из кармана трофейную сигару, покровительственно протягивает ее герою дня: «А это за танк». Седых с удивлением рассматривает сигару, не зная, как с ней поступить. Старшина берет сигару из рук юноши, небрежно откусывает кончик, а затем снисходительно всовывает ее в рот Седых. «А теперь кури, тютя». Только что подбивший танк «тютя» смущенно улыбается, чувствуя неоспоримое превосходство Чумака. Вновь импозантная патетика намеренно снята. И этого киногероя авторы лишили возможности покрасоваться на экране своим героическим превосходством.
Ведь он делал только то, что не мог не сделать, свершил то, что не мог не свершить.
Но, пожалуй, ни в одном из персонажей фильма режиссерский принцип «обыкновенного» героизма, «прозы» подвига не раскрылся столь впечатляюще, как в характере Валеги (Ю. Соловьев). Обнаружив, что кончилась вода, он берет термос, подхватывает автомат и уходит, никем не замеченный. Валега тихо ползет к простреливаемому оврагу, чтобы достать воды. Затем столь же тихо и незаметно он возвращается назад, в блиндаж и молча принимается за прерванную штопку гимнастерки.
Зрителя захватывает естественность героического поступка.
Важно и другое: героическое рождено не только боем, сражением, но и товарищеским чувством. Важно и то, что Седых подбил танк, и то, что Валега приносит людям термос с водой и банку мясной тушенки. Подвиг в «Солдатах» — это и тягостные дороги отступления, и напряженные, усталые глаза Керженцева, засыпающего над донесением, и трудное обретение Фарбером мужества, и принесенная Валегой вода.
Потом мы увидим это в «Балладе о солдате» — подвиг здесь не только подбитый юношей танк, но и отданный людям бесценный солдатский отпуск. Героическое уже не сводится к батальному.
Оно становится человеческим. Как и в «Солдатах», оно переосмысливается и в эстетическом, и в этическом, моральном плане.
Муратов Л. Судьба фильма // Размышления у экрана.
Л.; М.: Искусство, 1966.