Помню, как впервые увидела институтскую живую газету «Барабан». Несколько девушек и юношей в белых рубашках и синих штанах выходили на авансцену и задорным хором произносили:
Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, ребятки!
Привет вам шлет газета «Барабан»!
Про наши институтские порядки
Сейчас текущий номер будет дан!
Затем шли разнообразные выступления — сатирические, пародийные, злободневные. Больше всего меня заинтересовал номер двух студентов. Они выходили под музыку модного тогда танго — «Есть в Батавии маленький дом». Держась спиной друг к другу, сцепившись в локтях руками, они выделывали замысловатые па и пели:
«Октябрину» прокат нам отверг, Козинцев он, а я Трауберг.
Мы запутались в полах «Шинели»
И еле-еле спастись успели С «Чертова колеса».
Средь «Чертова колеса»
Танцуем мы «Гоп-са-са»!
И вот мы тут в институт
Пришли, чтобы взяться за лекторский труд.
Читаем лекции мы
И всем смущаем умы...
Дальше не помню, а это — запомнила на всю жизнь. Как-то очень все это прозвучало. И кто же такие эти воспетые Козинцов и Трауберг?
В кино, к своему огорчению, я ходила редко. Посещения его были сопряжены для меня с большими трудностями. Детей до шестнадцати лет не пускали. Я в свои несчастные четырнадцать и пятнадцать имела вид совсем непрезентабельный. Невыносимо оскорбительно было слышать: «Ну, куда прешься, девочка, нос не дорос! Иди, иди! Сдавай билет в кассу, получишь деньги обратно!»
<... >
В мои редкие походы я стремилась на заграничные фильмы. Кумирами были Конрад Фейдт, Грета Гарбо, Аста Нильсен.
С советским кинематографом я еще не была знакома. И вдруг узнаю, что в Ленинграде живут и работают два талантливых молодых режиссера — Григорий Козинцев и Леонид Трауберг. Я бросилась смотреть их картины. Положение студентки очень облегчило эти походы. Во-первых, спокойнее было в компании товарищей, во-вторых, всегда можно было предъявить матрикул, где год рождения указан не был.
Я Пересмотрела все их фильмы; «Шинель» и «Чёртово колесо», позднее «Новый Вавилон» и «СВД». Любовалась холодноватой, несколько вычурной красотой Софьи Магарилл, эксцентричной лихостью Людмилы Семеновой — это были две первые звезды ленинградского экрана. Мурашки пробегали по спине от хищных, коварных взглядов Сергея Герасимова в ролях роковых злодеев. Какие интересные, какие увлекательные это были картины. Имена Козинцева и Трауберга не сходили с уст.
Когда они приезжали читать лекции на киноотделении, Институт совсем особенно оживал. Чувствовалась какая-то приподнятость, парадность. На их лекции ломились со всех пяти отделений. Появлялись молодые люди в кожаных кепках, в желтых крагах. Прелестные девушки в меховых воротниках и шляпах, надвинутых на подведенные глаза. «Мы с киностудии», — говорили они вахтеру. Проходя, оставляли за собой аромат умопомрачительных духов.
Я наслаждалось этой волнующей атмосферой. Другой, совсем особый мир — таинственный, упоительный—представлялся мне;
Протиснуться на их лекцию мне не удалось ни разу. Не знаю, как читали они, каждый сам по себе или в форме диалога. Я слышала смех, бурные аплодисменты, восторженные возгласы, но их самих я так и не видела.
Юнгер. Е.В. Институт на Исакиевской // Российский институт истории искусств в мемуарах – Спб: РИИИ, 2003 с. 138-147 (о поступлении и учебе в РИИИ на театрально отделении)