Бывая в Доме искусств то по домашним поручениям, то на каких-нибудь чтениях, дважды удалось увидеть промелькнувшего... Нет, нельзя сказать про него «промелькнувшего». Дважды среди разных лиц возникал Александр Александрович Блок. В своём обычном для тех дней белом свитере, слегка склонив набок голову, он внимательно слушал собеседника. Другой раз — просто прошёл в конце коридора. И что-то необыкновенное делалось внутри.

Хотелось бежать и кричать: «Я видела Блока! Да, да, сегодня видела самого Блока!»

На вечер Блока, в конце апреля, в Большом драматическом театре, меня взяли. Помню всё. Отчётливо и ясно с момента выхода из дома. Я шла с мамой и маминой подругой. Мы прошли по улице Глинки, обогнули Никольский собор — Николу Мокрого, как называла его няня, — завернули на Садовую и двинулись по ней до Чернышёва переулка. Выйдя заблаговременно, не спеша шагали по пустоватой мостовой.

Сперва мама с подругой оживлённо беседовали, но по мере приближения к месту примолкли. Ещё не доходя до переулка, мы чуть обгоняли или равнялись с небольшими группами людей, которые так же медленно и молчаливо шли, по-видимому, туда же, куда и мы. В Чернышёвом переулке группы людей становились многочисленнее и гуще. Шли по обоим тротуарам и по середине улицы.

Мы миновали площадь, свернули на Фонтанку. По набережной народ двигался почти сплошным потоком. У Большого драматического стояла толпа. Было ещё рано. До начала вечера оставалось порядочно времени.

— Как его любят! — сказала мама.

Это было совсем не похоже на шумную предпремьерную суету. Ни оживлённой болтовни, ни легкомысленных смешков. Серьёзные и торжественные лица. Тогда я была ещё очень мала, не могла понять, не могла сравнить. Теперь, когда я вспоминаю это, я думаю: так идут на похороны. На очень важные, парадные похороны великого и обожаемого человека.

Мы стояли в стороне от входа. Мама хотела выкурить папиросу. Я смотрела на лица проходивших. Я помню их и сейчас. Тревожные, ожидающие и озарённые. Такое выражение лиц я видела, когда меня впервые взяли к пасхальной заутрене посмотреть на крестный ход.
Мы вошли в театр. Зал наполнялся почти бесшумно. Вереница людей струилась по проходу партера, пробираясь между рядов голубых бархатных кресел. Шорох, шелест, шёпот. Ни громких возгласов, ни резких движений. Свет в зале притушили. Корней Иванович Чуковский обратился к собравшимся со вступительным словом. Из всего, что происходило в тот вечер, я совершенно не запомнила Чуковского. Не помню, как он выглядел, не помню, что говорил. Зато Александра Александровича Блока я запомнила, как будто видела его вчера.

Блок вышел, и шквал аплодисментов обрушился на него. Он неподвижно ждал, пока стихнет публика, изредка поднимал глаза на верхние ярусы. Большие печальные серые глаза.
Он начал читать. Нельзя было оторвать от него ни глаз, ни сердца. Едва заметное дуновение воздуха, лёгкий сквозняк, обычный на сцене, чуть шевелил его тонкие рыжеватые волосы. Казалось, мерцающее сияние венчает его гордую, прекрасную голову.
В его чтении была та великая магическая сила, которая завораживает и приобщает к тайне поэзии. Ему без конца хлопали. С галёрки неслись умоляющие вопли: «„Незнакомку“! „Незнакомку“!» Он смущённо поглядывал в тёмную высоту и читал только то, что хотел.

Много сказано и написано о его глухом голосе. Не знаю, может быть, глухой, но читал он ясно, мерно. Каждое слово не слетало с губ, а падало, попадая в самую глубину души.
Я тогда уже знала наизусть его стихи: «Девушка пела в церковном хоре...» Мне кажется, я с абсолютной точностью могла бы воспроизвести его чтение этого стихотворения. Так ясно и мощно оно звучит в моих ушах. Конечно, я никогда не позволю себе такого кощунства.

Сколько грозных событий прошло с тех пор, сколько пролетело радостных мгновений, но ничто не затмит в моём сознании образа поэта, не заглушит его голоса.
Так и стоит он перед глазами на театральной сцене, с белым цветком в петлице. Печальная, смущённая улыбка на губах, сияющий нимб колышется вокруг головы.

Благодарю судьбу. Я была на его вечере. Я видела и слышала Александра Блока.

Елена Юнгер. «Все это было, было, было...». СПб. «Петрополис». 2016