Когда немцев отогнали от Москвы, нас вернули в школу, и в сорок пятом году встал вопрос: кем быть? Многие мальчишки еще раньше ушли на производство, потому что отцы были на фронте и надо было помогать семьям. Нас оставалось в классе всего четверо — остальные девочки.
Что такое кино, я тогда и не задумывался — вернее, задумывался, но
с родителями это не обсуждал. Да и что было обсуждать? Кино — это какой-то заоблачный мир. Я даже толком не представлял, как становятся актерами, где этому учат. Поехал в Москву поступать в автомеханический институт, а сам часами бродил около «Мосфильма» — тянуло туда любопытство, а может быть, это была интуиция. Меня, естественно, не пускали дальше проходной.
«Ты чего здесь слоняешься?» — спросил однажды кто-то из выходивших...
Мне рассказали про ВГИК, и я решил поступать. Споры в семье
были громкие, доходило до слез — не помню, моих или маминых.
И вот в один из вечеров разгорелся очередной спор о том, куда мне идти. Отец гнул свое: «Никакого кино — ты должен заниматься техникой, как я». А мама говорила: «Ты должен получить профессию, с которой легче будет жить в смысле продуктов, поэтому поступай в Тимирязевскую сельхозакадемию». Чисто женская логика.
Я понимал, что родители хотели как лучше, но уступать не собирался. И вот на этот шум вышла бабушка — глава нашего дома, очень мудрая женщина невероятной доброты. Если есть во мне доброта, то она от нее. А если есть строгость — это от деда. Так вот, вышла моя бабушка, сама доброта, и, обращаясь к маме, сказала: «Валя, не запрещайте Славику идти туда, куда он хочет. Он еще молодой. Сам не раз сможет свое решение изменить. Но если вы ему сегодня запретите — он всю жизнь будет считать, что вы ему помешали...» Сказала эти мудрые слова и тихо ушла обратно в свою комнату. После этого я с молчаливого родительского согласия стал сдавать экзамены во ВГИК. ‹…›
Вообще я очень стеснялся выходить на сцену. Я даже в школьной самодеятельности не участвовал. И если вдруг нужно было что-нибудь прочитать или спеть, я боялся этого как огня. Но меня покорило кино. Наши фильмы тянули меня в тот сказочный мир, который был мне недоступен. Я ребенок предвоенного и военного поколения, и надо вспомнить, что в то время шли замечательные фильмы с нашими великими актерами, такими как Петр Алейников, Борис Бабочкин, Марк Бернес, Черкасов, Чирков, Крючков. Телевидения еще не существовало, и единственным окошечком в мир прекрасного был кинематограф. В Павловский Посад иногда привозили фильмы, и мы, мальчишки, с упоением смотрели их по нескольку раз. Как они нас притягивали! Как завораживали эти удивительные актеры, которые, в общем-то, и «позвали» меня со временем в свой мир. Мне было безумно интересно, как это все происходит, где, почему? Но сказать о своих мечтах я никому не мог, поэтому все это зрело во мне тайно. ‹…›
Поехали мы с ребятами в Москву, поступать в автомеханический институт, и там я как-то неожиданно для себя вдруг оказался у входа в киностудию «Мосфильм». На студию нас, конечно, не пропустили, но рассказали, что есть такой ВГИК и там учат на киноактеров. Помчался я во ВГИК. В тот год набирали курс Ольга Ивановна Пыжова и Борис Владимирович Бибиков. Подал документы,
но в списке принятых меня тогда не оказалось — вроде как кто-то сказал, что нефотогеничен.
Прямо скажу: сразу меня не приняли, потому что я оказался не подготовлен, было только огромное желание, но после второго тура я слетел. Я до сих пор остро помню это. Вышла девушка и стала быстро скучным, безликим голосом зачитывать фамилии: «принят» и «не принят». «Тихонов — не принят». Легко так. «Тихонов — не принят». И все поплыло, рассыпалось. Я только тогда понял, как на самом деле хотел сюда, как надеялся, а все остальное было второстепенным. В итоге меня все-таки взяли на испытательный семестр, на полгода. Просто не хватало мальчиков на актерском факультете — 1946 год... Нужно было самим сделать этюд.
Мы с Сережей Гурзо начали делать «Обломова» — он был Захаром,
я Ильей Ильичом. И по итогам этого семестра меня зачислили.
С нашим курсом занимались Ольга Пыжова и Борис Бибиков, потрясающие педагоги, мхатовцы. Их я считаю своими истинными учителями. Они были мужем и женой, оба учились у Станиславского и Немировича-Данченко и вместе вели курсы во ВГИКе и ГИТИСе одновременно. Их театральная школа, очень строгая, нам, будущим артистам кино, пошла на пользу. Лично мне, во всяком случае. Так что я считаю их своими учителями.
Тихонов В. Жизнь – это такое воспоминание. М.: Питер, 2011.