По вопросу: Обсуждение сценария — «Красный галстук» / автор — С. Михалков / студия «Союздетфильм»
ПРИСУТСТВОВАЛИ: тт. Пырьев, Соболев, Бабочкин, Михалков, Герасимов, Луков
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: тов. Пырьев.
Тов. БАБОЧКИН: Тема нужная и важная, очень хорошо, что С. Михалков за нее взялся, лучше него никто не может сделать такой вещи. Хорошо, что «Союздетфильм» занимается своим прямым делом. В этом отношении все благополучно.
Если бы я не знал, что этот сценарий написал С. Михалков, я бы сказал, что сценарий очень хорош, никаких недостатков я не вижу. Но мне думается, что к С. Михалкову надо предъявить большие требования. Мне кажется, что на эти требования С. Михалков не ответил.
Недостатки сценария. Я считаю основным недостатком — полное отсутствие того, что мы называем [пропуск слова в тексте]. Сценарий имеет масштаб клубного спектакля. Если бы это была пьеса — то где угодно и кто угодно пойдет. Для нас это не достоинство. Очень мало людей. Не используются возможности кинематографии. Поэтому сценарий как-то обеднен, он мог бы быть богаче, наряднее и т.д. С. Михалков мог бы и должен бы более дать из своих громадных запасов.
Я не хочу сказать, что эти соображения могут явиться причиной того, что мы решим доработать литературный сценарий еще раз, но в режиссерском сценарии С. Михалков должен взяться за эту вещь, чтобы сделать ее со всем блеском, с каким он может это сделать. Здесь есть прохладное отношение.
Образы ребят очень хороши, хотя мне кажется, что Бодейкин, когда он ушел, когда его уговаривают, становится в известной степени Валерием. Он становится ущемленным в своей гордости, становится заносчивым /т.МИХАЛКОВ: Его обидели/.
Когда к нему приходят Валерий и Чашкин, то мне кажется, что диалог написан таким образом, что можно было бы слова Бодейкина передать Валерию. Это соответствовало бы характеру Валерия в смысле упорства. Это надо сделать в другой ситуации /тов. МИХАЛКОВ: Этот разговор, когда Валерий приходит к Шуре, у меня переделан/. Получается так, что Бодейкин немного бравирует своим несчастьем, своим одиночеством. Он становится похож на Валерия.
Чашкин мне очень понравился. Очень понравилась Марина.
Кочубей — демобилизованный офицер. Здесь есть что-то такое общепринятое. Он играет в сценарии служебную роль, может быть это надо исправить /т. Михалков: Надо утеплить, я сам это чувствую/.
Все-таки менее всего мне понравился секретарь городского комитета. Это в сценарии — гарнир. Это намечено как-то пунктиром. Мне хочется, чтобы в режиссерском сценарии это было лучше.
Надо добиться от Михалкова, чтобы в режиссерском сценарии он более взял из своих запасов в отношении ребят, ввел бы какую-то юмористическую сцену, которых у него громадное количество. Этот запас здесь недостаточен. Все сцены, которые показывают, как дети живут среди взрослых, очень условны. В режиссерском сценарии это надо доработать.
Тов. СОБОЛЕВ: Я согласен с А. Б. в том, что сценарий более напоминает пьесу. По-моему, надо что-то придумать, чтобы воспользоваться теми средствами, которые дает кино. Это выпало из твоего внимания.
Действие происходит в 2-х квартирах, затем в Горсовете, далее торжественный пионерский сбор. Вот все места действия. /6 МЕСТ: каток, лес/ Я говорю не о количестве мест. Когда вспоминаешь сценарий — все действие как будто бы вертится на пятачке. Дело не в переносе действия, а в том, чтобы построить сюжетную линию, чтобы сделать живую вещь. Пока что, это более напоминает пьесу, чем сценарий по разговору и проч.
Тов. Бабочкин говорит правильно, что С. Михалков может дать более. Есть хорошие места, хорошие реплики, Правилен образ Чашкина, говорящего однотонные слова. О нем говорят, что он не может говорить нормально и он сам над собой издевается.
Мне жаль, что недоработан и не только недоработан, а, по-моему, сэкономлен образ Марины, ее мало. Мои претензии сводятся к тому, что в завязке конфликта между Шурой и Валерием она принимает огромное участие. Вся характеристика Валерия дается через нее. Но в таком важном жизненном факте, как примирение Валерия с Шурой, она не сыграла никакой роли. Она должна сыграть свою роль. Мало сцен на катке.
Фигура Кочубея выписана скупо. Это интересная фигура, но она проходит почти служебно для того, чтобы показать, что он попадает опять в свою собственную квартиру, где умерла его мать, где у Кочубея завязались теплые отношения. Ты этого не показываешь.
Если вдуматься: ребенок пришел в ту комнату, где умерла его мать — это большое событие после такой травмы, которую нанесли в богатом доме.
Упрек к тебе тот, что ты задумал интересную детскую драму, но постеснялся поглубже взять это дело, чтобы оно побольше выявилось, а не пошло по поверхности событий.
В примирении Шуры и Валерия мало драматизма. Факт примирения — это необыкновенное событие. ‹…›
Выводы, которые надо сделать. Все то, о чем говорил Бабочкин, может быть сделано в режиссерском сценарии. Литературного сценария делать не надо. /Тов. МИХАЛКОВ: Это 3-й вариант, писать 4-й вариант я не могу/. Я предлагаю в режиссерском сценарии усилить фигуру Марины, подумать о взаимоотношениях Кочубея и Шуры и ввести Марину в сцену примирения. Она должна на это воздействовать как-то психологически. Непонятно, почему она идет просить прощения и т.д. /Тов. МИХАЛКОВ: Эта сцена у меня сделана/ Необходимо усилить драматизм примирения, чтобы дать этот факт более значительным. /Т. МИХАЛКОВ: Впечатление после прочтения сценария остается?/ Твой Шура мне понравился более всех, затем Чашкин, абсолютно живая фигура, затем — Валерий и Марина. Пустое место — это пионервожатый Володя.
Тов. ГЕРАСИМОВ: ‹…› Эта вещь выгодно отличается тем, что здесь эти вопросы детского мировоззрения, жизненных взглядов на вещи имеют очень важную черту — конкретность. Убежден, что единственный основной грех, который сейчас надлежит исторгнуть из нашего искусства, это абстрактность мышления художника, абстрактность примеров, абстрактность характеров. Эта вещь выгодно отличается от других. Я понимаю какой это дом, какая это семья, какие это дети.
Мотивировка поведения людей, на первый взгляд, немного мелочная, она начинается с первых страниц.
Мне кажется, что эта вещь при видимом своем бытовизме обязательно должна сохранить эту интонацию. Она должна стать более аллегорической. С. Михалков и стихи свои пишет с домашней интонацией, они очень доходчивы, в этом секрет этого дела. Это положительные качества, которые в высшей степени делают сценарий интересным. ‹…›
Это мне нравится. Мне думается, что здесь мало одного — труда. Я не знаю, насколько это соответствует тому, о чем думал Сергей, но труд для детей есть наиболее отчетливая и ясная форма самоформирования. Может быть вокруг простых вещей, когда дело коснется стенгазеты, у них возникнут столкновения.
Весь домашний обиход должен приучить ребенка к труду, а здесь его мало. /МИХАЛКОВ: Шура колет дрова, чинит электричество/ Для Валерия эти вопросы не встают, здесь благоденствие, бабушка, и т.д. /т. Соболев: Это в его характере, в его бюджете, в его семье. Это надо через кого-то подчеркнуть./
Я почувствовал это через Валерия. Встал человек, застелил постель, но этого нет. Растет барчук. Это независимо от того, — будет ли он или нет пионером, — решает его, как человеческую натуру. Это его определяет. Я знакомых мне детей разделяю резко на две группы: которые умеют за собой убирать и не считают, что кто-то должен это за них делать, и на тех, которые приучаются к иждивенческим взглядам на вещи. Что лежит в природе этого мальчика? Я не очень верю тому, что он ленится рисовать. Если он любит рисовать — это для него процесс наслаждения. Этого не может быть.
Этот конфликт может получить свою поправку, но это не самое главное. В военные годы ученики часто ездили за углем для школы. Наш приходил 3 раза совершенно черным. Его дома ругали. Так как он сильный, здоровый парень, его сразу в это дело отправляли, а он не отказывался, считал это неудобным, но дома его ругали за то, что приходит грязным. Вопросы обихода и школы крайне существенны. /т. МИХАЛКОВ: Это можно сделать в одном эпизоде/.
Уже много раз было, что все детские и комсомольские драмы получаются из-за стенгазеты. Это может быть, но рядом надо дать что-то другое, связанное с грубым физическим трудом. Почему этого нет, почему они белоручки? Надо показать ремонт школы, в котором они принимают участие. /МИХАЛКОВ: Ремонт школы был во многих картинах/ Можно взять уголь, это мне нравится. Тогда вопрос становится понятным, что же из того, что неприятно, не все приятно, но нужно. В силу этого вещь приобретает большую кинематографичность. Она локализована на чисто театральных обстоятельствах, которые связаны необходимостью. Надо, чтобы здесь чувствовалось, что есть определенный труд. /МИХАЛКОВ: Они оба пришли черные, и Шура и Валерий/. Валерий пришел весь черный, он недоволен, его за это не похвалили. /т. Соболев: Он кладет галстук потому, что не желает таскать уголь/ Он не может сразу стать идеальным мальчиком. /МИХАЛКОВ: Нам неважно — от чего он отказался, важно, что он сам кладет галстук/. Хороша правда — галстук я сам положил. Имеет смысл история с жестом, когда он бросает галстук. Надо это сделать так, чтобы для зрителя это был маленький сигнал бедствия, но за этим целая натура, когда дело касается серьезных вещей, то он не приспособлен, не научился и т.д.
Тов. СОБОЛЕВ: Здесь есть 2 темы, о которых вы говорили. Первая — это удар по детям-белоручкам. Эту тему надо ввести.
Тов. ГЕРАСИМОВ: В свое время была такая книга, на которой воспитывалось наше поколение. Вы, вероятно, все ее читали, она называется «Сам себе помогай» Немировича В. И. Это мелкобуржуазная книга со всей христианской макулатурой, но в ней было много полезного. В ней рассказывалось о мальчике, который волею судеб оказался оторванным от очень состоятельной семьи. Его заслали куда-то в дебри, в Сибирь или еще куда-то. Как этот мальчик приучался к обиходу трудовых людей, сколько он получил оскорблений, прежде чем, наконец, стал человеком. Это была искусственная история о том, что мальчика решили воспитать. Здесь же это естественная история, которая вытекает из того, что родители не занимались этим делом. Я бы заострил эту вещь в одном направлении. Если говорить о моральном кодексе этого ребенка, то он вытекает из деловых предпосылок. Есть необходимость трудиться — растут хорошие дети. Если ребенок освобожден от труда — это опасный путь. Если эта вещь приобретет 2-3 эпизода в этом направлении, она станет более ценной с точки зрения жизненных мотивировок, станет интересной и поучительной. ‹…›
Сценарий производит выгодное впечатление и по количеству событий, действительно, он не требует сокращений. Его надо чуть-чуть исправить. Кочубей, разговор родителей — все это очень жизненно. Если к нему сделать те дополнения, о которых здесь говорили, он может выйти очень сильным. Советская кинематография приобретет самую нужную картину. Дети здесь говорят о самых главных вещах. ‹…›
Тов. ПЫРЬЕВ: Я также считаю, что может получиться прекрасная вещь, если она будет доработана весьма серьезно. Мне нравится ясность языка, в ряде сцен кристальная чистота, но все же к сценарию у меня есть много претензий.
Первое — мне кажется, что сценарий суховат, схематичен, много интересного намечено, но не доведено, не разработано до конца, пока что все это находится в наметке. У автора очень интересный и правильный замысел, ряд образов им уже найден, но над этим он мало потрудился, мало проявил щедрот, особенно такой автор, каким является С. Михалков, который обладает для этого всеми данными. Он обладает самым редким качеством, которым многие лица не обладают, — юмором, но юмора в сценарии мало.
Мне кажется, что очень мало дано школы. Вся школа показана только в этой стенгазете, как-то мало недомашней жизни этих молодых людей. Весь сценарий направлен против комнатного воспитания, а на самом деле все его действия проходят в комнате этого дома, этой семьи.
У ребят такого возраста (12-13 лет) гораздо шире кругозор. Их жизнь представляет собой то, о чем говорил т. Герасимов.
В отношении труда. Интересно происходит жизнь в школе, в пионерском отряде, в Доме пионера. Этим сценарий обеднен. От этого вещь страдает. Иногда ряд намеченных ситуаций не находит себе достаточного выявления потому, что они замкнуты в такой театрально-сценической площадке, совершенно не кинематографической.
Если говорить о семье, то она мне кажется чрезвычайно сладковатой. Раньше были такие рождественские рассказы о папе и маме, о плохом и хорошем мальчике. Вот как выглядит эта семья. Кажется, что у автора есть наметка как-то по-разному сделать отношения отца, матери и даже бабушки. Интересна фигура бабушки, которая поясняет, как надо воспитывать детей, как их растили раньше. Я не думаю, что директор завода, отец Валерия, проводил так же жизнь, как Валерий. Здесь где-то должна быть разница точек зрения на воспитание в семье. Это должно быть. Эта типичность, комнатность, то, что есть у многих. Есть дети писателей, лауреатов и есть дети дворников, которые живут в одном и том же доме. У меня есть определенная точка зрения, что из ребят дворника скорее выйдет толк, чем из ребят лауреата или ответственного товарища потому, что у тех есть настоящие свои взгляды.
Мне кажется, что иногда дело заключается не в самом мальчике, а в том, куда и как этого мальчика поворачивают родители, которые иногда заявляют, что характер у мальчика плохой. Это правильно, но надо как-то искать источники того, почему такой характер проявился. Мне кажется, что этого обойти нельзя.
В сценарии имеются 3 персонажа — отец, мать и бабушка (это взрослые) и мальчик. Они все по одинаковому относятся.
Тов. ГЕРАСИМОВ: Более всех должна портить бабушка.
С. МИХАЛКОВ: Это и показано.
Тов. ПЫРЬЕВ: Это намечено в какой-то мере, но не доведено до конца, когда это становится понятным и интересным. По линии родителей есть какой-то недостаток.
В отношении девочки. Мне Марина не нравится, она очень нравоучительна. Она все читает, говорит какие-то истины. Есть разные девочки, может быть она будет более непосредственна, в ней должна быть наивность, юмор, тогда эта нравоучительность сойдет.
Кроме того, меня удивляет, что квартира Вишняковых закрыта для других ребят. Редко там появляется Чашкин. Если девочка есть в доме, то подруги должны появляться беспрерывно. Мир девушек надо показать не только через это, а как-то приоткрыть. А чем же они в этом доме живут? Нельзя ограничиться заранее сделанной нравоучительностью, которая скучна и неинтересна. Это хочется открыть.
Мне бы хотелось, чтобы тема красного галстука была поднята через какой-то эпизод на реальную большую высоту потому, что этот красный галстук, кусок тряпочки, для ребят более звучит, чем это есть здесь. Я понимаю, что когда читают отрывок из «Молодой гвардии», это интересно. Здесь должен быть какой-то эпизод, который происходит с красным галстуком. Интересно, как это ребята воспринимают, для них красный галстук не просто кусок тряпочки. Мне жаль, что великолепная, кинематографическая, очень напряженная, драматическая сцена, когда парень просто кладет красный галстук на стол по пустяковому вопросу, — остается за экраном. На этом в дальнейшем строится вся вещь.
Это бытовая, чисто домашняя интонация, не официальная — понятна, но домашняя интонация не обязательна, можно стать на какой-то пафос, на какую-то агитационность. Эта домашняя интонация требует романтического эпизода. Здесь должно быть такое звучание, которое должно показать более, чем домашнее состояние, более, чем домашнее-бытовое, чтобы, не нарушая этой прекрасной интонации, звучала более благородная, чистая по-другому. Об этом надо подумать и правильно решить.
Есть ребята, которые не хотят одевать хорошие вещи в школу. У меня был такой случай. Я сшил сыну более или менее приличное пальтишко, но оно было странного цвета. Сыну было 13 лет. Он ходил без пальто. Я спросил — почему? «Не хочу». Я заставил его одеть пальто и пошел за ним. Смотрю — он, как вышел на улицу, скрутил пальто и пошел дальше. Я догнал его и заставил одеть пальто. Пошел за ним, думая о том, что будет дальше. Войдя на школьный двор, мальчик опять снял и скрутил пальто. Он не желал быть в этом отношении белой вороной.
Это интересная черта ребят. Наши ребята у нас более демократичны, чем мы сами. Надо, чтобы это демократичность более проявлялась в сценарии, а для этого надо ввести ряд сцен. Я могу привести такой пример. Мальчик чрезвычайно хорошо учился, но в последнее время стал плохо учиться, у него ничего не получается — полный скандал. Его спрашивали — почему? Он ничего не отвечал, но однажды выяснилось, что у парня такая же история, как у Шуры, в связи с болезнью матери. Когда ребята узнали, то это был какой-то демократический жест. Каждый, приходя к нему, приносил что-либо в кармане и незаметно оставлял у него. Этот демократизм, утраченных в некоторых чертах у таких людей как Л……, должен быть оставлен.
Вещь будет вызывать огромный интерес в отношении самого содержания, в смысле ясности, чистоты, — это хорошо. Но надо сказать, что творческого труда на это положено мало. Я хотел бы, чтобы труда на это было бы положено больше потому, что сама вещь, ее тема этого заслуживают.
Вот почему при всей нашей благосклонности и любви к автору было бы неправильно принять такое решение — пустить сценарий в режиссерскую разработку с участием автора. Учитывая то, что у нас молодая режиссура и то, что для 1947 года сценариев совершенно достаточно, это не такое положение когда студия стоит в простое и есть необходимость сделать что-то, — мне думается, что есть возможность поработать и сделать произведение более высокого качества. Это необходимо, так как тема очень важная.
Тов. БАБОЧКИН: Эта картина для детей. Она должна заставить их смеяться и плакать, так как здесь драма и комедия одновременно, тем более что в школе происходит страшная драма.
В школе, где учится моя дочь, одна девочка — хорошая ученица, член ВЛКСМ — попала в беду. Однажды в школу пришла женщина с перевязанным, разбитым лицом. Оказывается, что эта девочка ударила ее по голове кастрюлей в коммунальной кухне за то, что она оскорбила ее мать. Теперь хорошая девочка исключена из школы, из комсомола, дело передано в суд и поднят вопрос о выселении из Москвы. Комитет комсомола не знает, что делать. Девочка не виновата. Эта драма переходит в жизнь, а здесь вся жизнь вынесена за скобку. Это неправильно. Если бы не показывать комнату Шурки, его больную мать /С МЕСТ: В эту комнату ему нечего возвращаться/
Тов. ПЫРЬЕВ: Почему нельзя? Я не согласен. Нужно показать действительную драму. Этот Шурка Бадейкин — сын старшины и какой-то женщины, уличный хороший мальчик. Ему сказали: ты пришел, тебя приютили и т.д. Он просто пришел. Здесь может быть страшный конфликт двух мальчиков. Здесь может быть и кастрюлька, может быть более запутанный узел. Это все бывает. Здесь есть настоящая драма, такая драма, которая не забывается в 14 лет и вообще никогда не забывается.
Тов. БАБОЧКИН: Это будет единственная картина для школьников — для пионеров. Она должна отвечать на какие-то вопросы.
Тов. ПЫРЬЕВ: В «Первокласснице» жизнь маленьких детей в школе показана более интересно, чем жизнь 13-летних. К чести «Детфильма», у них уже второй сценарий.
Тов. ГЕРАСИМОВ: ‹…› Правильно здесь отмечали, что если взяли такую вещь, то не следует жалеть сил и труда, надо довести все до конца. К этому почти все есть, есть конфликт абсолютно правильный, это не вымышленный конфликт, это жизненный конфликт. Ты попал в самое сердце. История с мальчиков, более легкий путь к жизни и мальчик, который получает какой-то свой жизненный путь. Это очень важно, в особенности после войны, когда огромное количество сирот, детей без родителей. Правильно говорит Бабочкин, что важно показать источник энергии этого Шурки. Это появляется постфактум, как и все. Один мальчик появляется в связи с тем, что он вышел из пионерорганизации и рассказал об этом, другой — без матери и т.д. Это происходит по причинам эстетического и общеполитического порядка. Трудно показать комнату, где умирает женщина, надо взять более простой случай /т. БАБОЧКИН: Почему нельзя?/. Надо показать в одной сцене утро или обеденный час такого мальчика, а мать его в больнице. Когда такая семья, где нет человека, который ухаживал бы за школьником, то естественно все это ложится на самого мальчика. Мать в больнице, мальчик должен подумать о матери, о себе самом. У него все получается. Мальчик растет в определенной жизненной необходимости. Это поучительно показать, что делает мальчик в 13 лет. Надо ему подумать о своей пище, о комнате, которая требует ремонта. В этом ничего позорного нет. /т. ПЫРЬЕВ: Показывать умирающую мать в сырой комнате не надо/. Мальчик должен о себе подумать, мальчик живет не один, у него есть соседи. Надо показать, как рождается чувство сопротивления, когда хочется плакать — не плакать. ‹…›
Относительно того, делать ли литературный или режиссерский вариант. В режиссерском варианте можно все переделать и перестроить. Можно в литературном сценарии отписаться, сделать несколько общих мест и ничего не дать. Здесь вопрос зависит от намерения автора — собирается ли он работать над этой вещью, может быть он считает, что его функции выполнены.
С. МИХАЛКОВ: Я согласен со всеми, но не согласен с т. Пырьевым в том, что здесь мало труда. Вы не знаете, сколько в этом есть труда, я должен вам рассказать обо всем этом, чтобы вы меня поняли. Ни в детской литературе, ни в детской драматургии, ни в кинематографии никто никогда еще не ставил этого вопроса так остро. Следовательно, достаточно труда, упорства и наблюдений было мною вложено, чтобы это сделать.
Несомненно, такая острая тема, в основном поставленная правильно, вызывает много творческих мыслей и идей у каждого из присутствующих. Я должен сказать, что вы должны пожалеть и автора. Я вообще принадлежу к тем авторам, которые не останавливаются перед работой. Сценарной комиссии известно, что я писал сценарий без договора. Это третий вариант литературного сценария. Я прислушался к такому количеству мнений и внес столько всяких замечаний. Я чутко прислушивался к такому количеству людей. Если бы сейчас т. Пырьев сказал: Михалков делает, а Герасимов ставит. Художественный совет студии сценарий утвердил. Было намерение немедленно ставить фильм, но теперь возникают интересные предложения, с которыми я не могу не согласиться. Правильно говорит т. Бабочкин — а может быть лучше мать отправить в больницу, может быть именно так решить эту сцену, когда он кладет галстук. Но учтите, что я живой человек, что мне доверяют режиссеры, которые будут ставить картину, доверяют как автору, который не собирается получить свои деньги и идти в кафе «Националь», а снимают или нет — это все равно.
Я считаю (и т. Пырьев понимает — почему), если эта картина будет сниматься, то в ущерб себе я буду сидеть на съемках по сценарию, вносить поправки во время репетиций, заниматься с ребятами важно для меня несомненно, но я не могу опять писать литературный сценарий, суммировать все эти замечания потому, что они все разные и поэтому получится то, что мы заколотим это дело в гроб.
Я согласен с замечаниями относительно элементов труда — это правильно. Относительно роли Марины в примирении — это правильно. Но есть разные девочки, есть такие, как Марина. У меня такая, как Марина, можно найти другую, интереснее. Она не принимает подруг дома, не хочет, чтобы они видели, как они живут, что они едят. Я знаю таких девочек, к которым подруги не ходят потому, что они этого не хотят. Она говорит о красном галстуке: «Другие ребята за него жизнью рисковали, в селе Покровском от немцев его прятали…» Можно показать какие-то воспоминания, каких-то пионеров.
Не забывайте, что это картина для детей. Нельзя в ней показать все проблемы школы, о которых никто не написал, никто на них не ответил, я один должен ответить. Шварц отвечает, но я не могу ответить на все проблемы, это невозможно. Если взята одна проблема, путь она будет разрешена. Если взять тему отношения родителей к воспитанию детей. Это тема интересная, но педагогически нельзя показывать детям картину, где они видели бы осуждение родителей. Этого делать нельзя, придя домой ребенок скажет: как ты меня воспитываешь. В этой детской картине мало школы. Мне хотелось показать события в семье.
Я могу сказать, на что могу идти. Я могу внести любые исправления, если внутренне я с ними согласен. Я думаю, если вы не примете сценарий в таком виде, то т. Луков, художественный руководитель студии, отвечающий за идейное и художественное качество картины, может внести вместе со мной необходимые поправки и тогда мы будем снимать картину. С этим я согласен, но я физически не могу все это учесть, принести сюда снова, но мне скажут: лучше отправить мать в больницу, что должны быть подруги, что отец — чернорабочий, — так работать нельзя. Мне кажется, если надо делать режиссерский сценарий — я от работы не откажусь. Мне «Красный галстук» дороже, чем может быть вам.
Я понимаю, что появление на экране такой темы очень важно, чтобы от нее отбиваться — надо быть дураком. С точки зрения идейно-воспитательной она правильна уже сейчас, но кое-что надо доделать. Но дайте мне такого человека, с чьими замечаниями вы были бы согласны целиком, чтобы он отвечал за эту вещь. Допустим, это — Луков. Если те замечания, которые он внесет, вас устраивают, можно работать. Но может получиться так, что мы с ним поработаем, а вы затем скажете, что эта тема вызывает много новых творческих мыслей.
Мне хочется сказать т. Пырьеву, творческому человеку, который сказал обидные слова в таком виде, что я принес сценарий, над которым еще много надо работать. У меня не будет настроения, если копаться в одном и том же.
Т. Герасимов — художник, но он по-другому говорил, чем т. Пырьев, хотя если бы и т. Пырьев и т. Герасимов снимали бы эту картину, то они сняли бы разные вещи. Если бы т. Герасимов стал работать со мной и сказал, что нужно то и то, то я, доверяясь его вкусу, сделал бы это, но это не соответствовало бы вкусу т. Бабочкина, который думает по-другому. /т. БАБОЧКИН: Ты прав и не прав/. Поэтому прошу учесть, что мне будет труднее.
Тов. ЛУКОВ: Здесь очень деловой, очень глубокий разговор был по поводу сценария. Сценарий вызывает такие разговоры, но и просмотр картины также будет вызывать разговоры. Надо дать возможность довести эту работу до следующего этапа, до режиссерской разработки. С. Михалков такую — политическую — тему не оставит во имя своего творческого кредо.
Тов. МИХАЛКОВ: Я беседовал с двумя режиссерами, которых мне намечают. У них нет таких возражений, которые есть у вас. Такую картину должны снимать опытные мастера, вроде сидящих за этим столом /т. ЛУКОВ: Для молодых это очень ответственная тема/.
Тов. СОБОЛЕВ: С. Михалков заинтересован в этом сценарии более, чем мы. Интересует ли его эта тема или нет?
Тов. МИХАЛКОВ: Очень интересует, с целым рядом вещей я согласен. Я об этом думал.
Тов. СОБОЛЕВ: Цель нашего разговора в том, чтобы пробудить в авторе тот интерес, который к концу работы теряется.
Тов. МИХАЛКОВ: Аппетит хорош тогда, когда тот, у кого он пробуждается, может его удовлетворить.
Тов. СОБОЛЕВ: Если автору эта тема интересна, то я голосую за то, чтобы продолжать работу в режиссерском сценарии, если нет, если эта тема ему не интересна, тогда — нет.
Тов. ЛУКОВ: С. Михалков своей работой доказал, что эта тема его интересует.
Тов. ПЫРЬЕВ: Я думаю, что надо учесть одно обстоятельство. Все согласны, что тема очень важная, характеры намечены интересно, но ряд сцен сухи, малоинтересны, схематичны, в основном звучит такое благодушие, благоденствие /т. МИХАЛКОВ: Я хочу работать вместе с т. Луковым, он укажет мне эти эпизоды/. Перед поправками вам надо вместе с художественным руководителем обратиться к т. Кузакову, где на основе наших обсуждений определится точность поправок.
Тов. МИХАЛКОВ: Я понял бы эти замечания, если бы был человек, который их указал бы.
Тов. СОБОЛЕВ: Надо делать режиссерский сценарий.
Тов. ГЕРАСИМОВ: По-моему, можно делать режиссерский сценарий. С. Михалков никогда от работы не отказывался.
Тов. СОБОЛЕВ: Т. Бабочкин также согласен с этим решением.
Тов. ПЫРЬЕВ: Разрешите на этом работу сценарной комиссии считать законченной.
20 марта 1947 г.
Стенограмма заседания сценарной комиссии художественного совета по сценарию «Красный галстук» // РГАЛИ. Ф. 2456. Оп. 1. Ед. Хр. 1577.