Спектакль «Бесприданница», поставленный Театром революции, заново открыл нам Сергея Мартинсона.
До сих пор мы знали его как актера резкого, эксцентрического стиля игры, яркой характерности и подчеркнутого гротеска. Прежний Мартинсон часто злоупотреблял своей блистательной техникой, порой увлекался внешним приемом как самоцелью. Утонченность формы далеко не всегда сопутствовала у него реалистической, психологически верной трактовке роли. Мартинсон зачастую рассматривал роль как более или менее подходящую канву, которую надлежит лишь украсить цветистой вышивкой позабавнее. Исходя из этого, он искал в образе своего героя черты парадоксальные и странные. Все вычурное и искаженное привлекало его.
Первым успешным шагом Мартинсона к истинному сценическому реализму был образ Левицкого в пьесе «Павел Греков». Имея в своем распоряжении всего три крохотные сцены, Мартинсон сумел создать убедительный и законченный образ врага.
В сцене у следователя он до конца раскрыл всю опустошенность и ничтожность Левицкого. С наружным цинизмом, понимая неизбежность своей гибели, Левицкий насмехается над самим собой. Роль сделана Мартинсоном просто, без излишества деталей.
Новый успех Мартинсона в «Бесприданнице» был отмечен без исключения всеми, писавшими об этом спектакле.
Мартинсон в роли Карандышева, сочетая прежнюю виртуозность техники с искренностью чувства, создает смело задуманный и правдивый образ. Его Карандышев не влюблен в Ларису, хоть и говорит о своей любви, хоть и верит сам в силу своего чувства. Главное в Карандышеве — сознание своей неполноценности по сравнению с Паратовым и другими претендентами на Ларису. Рядом с ними Карандышев кажется себе ничтожным человеком. Получить Ларису — для него вопрос самолюбия, даже тщеславия.
И когда Лариса отказывается от Карандышева, Мартинсон раскрывает перед зрителем не только страдания неудавшейся любви, но и жалкую растерянность человека, надежды которого гибнут. Карандышев в исступлении валяется на земле у ног Ларисы, пытаясь добиться хоть жалости, но Лариса ничего не хочет слышать. И револьвер, который' только что был игрушкой в руках беспомощного, трусливого Карандышева, теперь неизбежно должен выстрелить в Ларису. Навсегда запоминается напряженная, нервная фигура человечка, поправляющего очки…
Рудницкий К.
Карандышева в спектакле играет
Игра Мартинсона избегает этой прямолинейности и сложна по рисунку. Его Карандашев вызывает то «сострадание», которое всегда было целью искусства. Он и жалок, и трогателен, и наивен, и смешон, и несчастен. Напрасно лишь в последней сцене, перед выстрелом, Мартинсон отнимает у себя возможность проявить в Карандышеве большую любовь к Ларисе. Поспешно, крикливо, суматошно произносит он слова о прощении и любви, не оттеняя, не наполняя страданием здесь каждое слово, чем дал одному из критиков (С. Заманский в «Советском искусстве») повод сказать: «Разве Карандышев любит Ларису?» Странный вопрос! Отнять у Карандышева любовь к Ларисе — это значит опустошить пьесу Островского и обеднить всю роль, расцвеченную тем, что глубокое чувство Карандышева выражается им нелепо, глупо, нечутко, себялюбиво и лишь причиняет страдания Ларисе. Мартинсон не показал достаточно четко эту любовь и тем значительно снизил свою удачу в этой трудной роли.
Загорский М. «Бесприданница» в Московском театре революции // Театр. 1941. № 2.