«Мне не больно» — заклинание. Есть даже такая дразнилка: «Ну, а мне не больно, курица довольна». Так можно сказать более сильному сверстнику, воспитателю, распустившему руки, даже родителям. Когда на самом деле больно. В фильме Балабанова задумано так, что больно всем: Мише, потому что его возлюбленная сначала оказывается содержанкой, потом его бьют, потом — Тата обречена на скорую смерть. Але — потому что ей дали по лбу дверью. Олегу — потому что в нем где-то сидит какая-то травма армейских времен. Тате — потому что она скоро умрет, а только начала настоящую жизнь. Сереже — потому что его игрушка не принимает его бескорыстных даров. Всем больно, и почти все молчат об этом, стоически стиснув зубы. Так же не больно Муцию Сцеволе, держащему руку над свечкой до почернения. Под покровом веселья и благополучия скрывается трагедия. Это должно быть душераздирающе. Это настоящая мелодрама. И в этом нет ничего плохого. Мелодрама — сердце художественного кино. ‹…›

Теперь я должен признаться, что все это только предположил, а не высмотрел в фильме Балабанова. Око и душу не тронуло ничего. Все, кого бы я ни спросил об этом фильме, пожимали плечами: «Бывает хуже, бывает лучше»… Почему так получилось?

Во-первых, звезда фильма — Литвинова. Это актриса не для мелодрамы. В мелодраме главное — искренность. Искренности нет. Поэтому нет страсти. Нет горя. Нет сострадания. Когда Сергей говорит: «Я увидел тебя в палате, ты сидела такая беспомощная, совсем как маленькая девочка», я не верю ему.

За Литвиновой тянутся и все остальные персонажи фильма. Кого, казалось бы, пожалеть, как не стареющего импотента Михалкова, взявшего Тату к себе, только чтобы было о ком заботиться и тем самым преодолеть одиночество. Но нет, Михалкова не жалко. Его слезы — какие-то крокодильи, и глядя на него, только вспоминаешь Михалыча из «Жмурок», того, который сжег в камине архитектора.

Миша, конечно, симпатичен, но не более того: «белый кролик с макаронами в розовом соусе», как выразилась про него Тата.

Режиссерская самоуверенность Балабанова сыграла с ним дурную шутку. Мелодрама требует крупных планов. Человеческих лиц во весь экран… А еще она требует точек зрения. Реакций актера на то, что он увидел или услышал. Возможности для зрителя слиться с героем. Ничего этого нет в фильме. Точно так же, как в «Замке» и в «Жмурках», Балабанов снимает все с «божественной», режиссерской позиции. Зрителю, получается, неважно, что там увидела Тата или услышал Миша, мы должны целиком довериться режиссеру, рассказывающему историю от первого лица. Балабанов пренебрегает и крупным планом, и панорамами. Он почти все снимает средним планом. И «полирует» обилием закадровой музыки… Но ведь боль и тоска и заложена в сопоставлении человеческих лиц и лица Города. И никакая музыка тут не поможет.

Мне никого не жалко.

Рогинский Б. Мне не жалко // Сеанс. 2006. № 29–30.