«Прорва» Ивана Дыховичного и «Ближний круг» Андрея Кончаловского, сделанные по разные стороны океана примерно в одно и то же время, — наглядно инсценируют взаимоотношения России и Запада. Столь непохожие друг на друга режиссеры отправились на поиски утраченного сталинского времени и большого интернационального стиля. Оба говорят на некоем кинематографическом эсперанто, правда, с разными акцентами. У Кончаловского — смесь русского и голливудского с профессионально смонтированным эмоциональным надрывом. У Дыховичного — артистическое наречие европейских шедевров: см. Фассбиндера, Висконти, Бертолуччи.

Это фильмы о тоталитарной ностальгии и одновременно о тоталитаризме ностальгии как таковой — тоски по всегда разрушенному дому, очертания которого сегодня напоминают нечто среднее между сталинской высоткой и Rockefeller Center. На этом сходство картин заканчивается. Документальный материал эпохи в каждой из них используется прямо противоположным образом.

В «Ближнем круге» — своего рода «киноправда»; экранную историю Кончаловский превращает в true story («правдивая история» — часто пишут в титрах американских фильмов, и это непревзойденная рекламная уловка). Режиссер как будто преследует цель вырезать из текста картины любые культурологические изыскания, как вырезают флюс, и предлагает вниманию зрителей простую, эмоциональную и по-голливудски универсальную историю маленького человека. Но тем не менее она воспринимается как русская экзотика, сделанная русским режиссером для Запада. Проблема только в том, что русскую экзотику для Запада гораздо увереннее делают режиссеры, полностью отстраненные от России. (Фильм Кончаловского не мог соперничать в популярности с телесериалом «Сталин» с Робертом Дювалем в главной роли.) «Прорва» не демифологизирует, а, наоборот, ремифологизирует, высвечивает мифологию в документальном материале. Это фильм не о сталинизме, а о том, скорее, что Сьюзен Зонтаг лет пятнадцать назад назвала «восхитительным фашизмом». В данном случае он сделан как бы a la Russe. Это элитарный фильм о тоталитарной элите и о прорвах русской истории. И ностальгический фильм, выражающий, если перефразировать Мандельштама, тоску по мировой культуре, желание принадлежать к мировой синематеке старого-доброго европейского кино. Это ностальгия по далекому прошлому, когда авторское кино было и оставалось одним из самых важных искусств.

Что же произошло с этими фильмами в прокате? В Америке «Ближний круг», по словам Андрея Кончаловского, стал жертвой вечных голливудских интриг. На европейских кинофестивалях он тоже не вызвал большого интереса. Он не попал ни в одну из субкультур, оказавшись слишком голливудским для европейцев и слишком иностранным для американцев. Судьба «Прорвы» до конца пока не ясна. Возможно, она и не попала в разряд произведений, составляющих предмет европейского интеллектуального интереса девяностых. «Восхитительный фашизм» как эстетический феномен был пережит в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов. Но несмотря на это, «Прорва» — важный феномен русского кино. И Бог с ним, с этим мифическим Западом. У картины есть свой собственный ближний элитарный круг почитателей. О фильме Кончаловского этого, увы, не скажешь.

Бойм С. Заметки на заданную тему // Сеанс. 1994. № 9.