Виктория Белопольская написала в «Экране и сцене» (1994, № 42) заметку о фестивале под названием «Королю холодно». Смысл ее — недовольство решением жюри. Это бы ладно. Я и сама всегда недовольна решением жюри, если не вхожу в его состав. Но важно: как, как, Фефе, ты меня не любишь?!
Оказывается, жюри присудило призы не по недоумию даже («при всей своей компетентности»), а поскольку находится «в тенетах советской мифологии». «Тяготит опыт жизни в СССР с его мифологиями».
Это такой теперь способ идеологической борьбы. Прежде говорили: лишенцы — то ли из дворян, то ли из священнослужителей, ну, другой опыт жизни, не советский какой- то, тьфу, то есть не демократический. Теперь вот — в тенетах другой, враждебной нам мифологии.
Но главное: живописно обрисован образ Артура Пелешяна. Королю холодно — это про него.
Почти половина заметки посвящена соображениям о том, что Пелешян специально приехал в легкой обуви в суровый уральский край, чтобы организовать бытовое внимание вокруг себя и таким путем — вокруг своего фильма. Каков гусь оказался!
Вынуждена много цитировать, иначе мне не поверят: «...главный миф, касающийся отечественного неигрового кино, бессознательно поддержанный екатеринбургским жюри, заключается в том, что документальным кино у нас занимаются славные, искренние, одаренные ребята. Бедные — в обоих смыслах этого слова, как бедна была „бедная Лиза“... Поэтому Пелешян и его картины (именно вкупе — срежиссированный образ автора и его творенье) получают Гран-при».
Выходит, Артуру Пелешяну жюри, находясь в бессознательном состоянии, просто подало на бедность. А на самом-то деле фильм его вторичен, и вообще Пелешян не только аферист, но и ворюга, ибо в своем фильме «использует тот же материал и тот же прием, что и Виктор Семенюк в снятой им несколько лет назад «Казенной дороге». ‹…›
Итак, выходит, жюри перекривило подлинный облик фестиваля (я только еще раз напомню, что решение о Гран-при совпало с рейтингом критиков и зрителей) и наградило какое-то мерзнущее старичье, в то время как были на фестивале и «полнокровные» документалисты, «девственники». Опять же не подумайте, что это моя образная система. Нет. Мы с Пелешяном чужого не берем. Это Виктория развивает ослепительно натуралистический образ. Как некогда царь Соломон, когда в старости стал мерзнуть, сажал себе на колени «девственницу, чья кровь горяча», так на колени Пелешяна следует посадить «тех, кого не тяготит опыт — опыт жизни в СССР с его мифологиями». В качестве «девственников» предлагаются «полнокровные» Роднянский и Анчугов.. ‹…›
Похоже, Виктория решила отстреливать документалистов по возрастному признаку. Надо же, уже мерзнет, а еще живой. Досадно. Похоже, она, не имея «опыта жизни в СССР с его мифологиями», представляет, что человек приезжает на фестиваль в летней обуви, чтоб уж наверняка получить Гран-при.
Но не надо беспокоиться. На всех нас в свое время найдутся более полнокровные. Что делать? Остается только стараться оценивать художественный предмет со стороны эстетической, а не «из видов», как сказали бы те, у кого есть опыт жизни еще в царской России.
Донец Л. Артур Пелешян и другие // Донец Л. Слово о кино. М.: Вагриус, 2000. С. 182-196.