Мар Анна [наст. имя и фам. Анна Яковлевна Бровар, в замужестве — Леншина; 7(19).2.1887, Петербуг — 19.3(1.4).1917, Москва; похоронена на Введенском кладб.], прозаик, журналист.
Дочь художника-пейзажиста Я. И. Бровара. В 15 лет ушла из дома, жила в Харькове, работая в конторе, потом в уездном земстве. В 16 лет вышла замуж, но брак быстро распался. По словам мемуариста,
вся ее жизнь — «это сплошная цепь страданий, часто нелепых, „сочиненных“, но всегда искренне переживаемых. Это повесть о самоистязании женщины, полюбившей страдание» (Ю. Волин — ЖЖ, 1917, № 12, с. 8). Характерен выбор в качестве псевд. имени духа смерти в буддийской мифологии (ср. также: Анна Мар — героиня пьесы Г. Гауптмана «Одинокие»).
С 1904 М. сотрудничала с харьков. газ. «Южн. край», где вела раздел фельетона и помещала рассказы (частично собраны в сб. «Миниатюры», Х., 1906). Первая публ. в столичной прессе — рассказ («этюд») «Ночь в Крожах» («Наш журнал», 1908, № 1). В 1910 вернулась в Петербург, с 1912 — в Москве. Печатала рассказы, статьи и стихи в газ. «Голос Москвы», «Моск. газета», «Одес. новости», ж-лах «Против течения» (1910), «Свободным художествам» (1911), «Весь мир» (1911), «Журнал-копейка» (1911–12), «Жизнь» (1913–14), «Огонек» (1913–14) и др. Лаконизм письма («Я прощу писателю все, но не растянутость... я стремлюсь к конечной сжатости», — писала она А. А. Измайлову — ИРЛИ, ф. 115, оп. 3, № 199) находил свое выражение как в сухости и концентрированности языка ее прозы, так и в тяготении к миниатюрам, к-рые она называла «Cartes Postales», т. е. «почтовые карточки» (вошли в сб. «Невозможное», М., 1912; [2-е изд.], М., 1917; «Кровь и кольца», М., 1916). М. активно сотрудничала в ж-лах «Жен. дело» (1911–17), «Мир женщины» (1914), «Жен. жизнь» (1914–15), выступавших за эмансипацию женщин. В «Журнале для женщин» регулярно помещала в 1914–17 (под псевд. Принцесса Грёза) беседы с читательницами и ответы на их вопросы. Повести «Невозможное» («Новая жизнь», 1911, № 6; вошла в одноим. сб.), «Идущие мимо» (РМ, 1913, № 3; вошла в одноим. сб. — М., 1913, 1917), «Лампады незажженные» (в сб. «Идущие мимо») и ром. «Тебе Единому согрешила» (РМ, 1914, № 6–7, отд. изд. —М., 1915, 1917) во многом автобиографичны (в т. ч. темой нравств. и религ. исканий, завершившихся переходом М. в католичество), по композиции и исповедальности тона ориентированы на дневник. Используя нек-рые факты из своей жизни (напр., любовь к католич. священнику), она «проигрывает» на вымышленном материале собств. жизненные проблемы. В центре ее повествования всегда молодая полька, по характеристике А. Г. Горнфельда, «привлекательная женщина, душевно одинокая, католически религиозная, чувственно взволнованная, социально не пристроенная. А вокруг нее — „идущие мимо“: мужчины, взятые автором в аспекте чувственности... Она... после бесконечных поисков души, опоры, любви, смысла, хлеба остается такая же брошенная, неудовлетворенная, беспредельно одинокая, несчастная» (РБ, 1917, № 8–10, с. 319; б.п.). В интересе М. к болезненным изломам человеческой психики, трактовке любви как страдания, истерически напряженной атмосфере ее книг явственно ощутимо влияние зап.-европ. (А. Стриндберг, Р. де Гурмон) и особенно польского (С. Пшибышевский, К. Тетмайер) модернизма.
Попытки «изнутри» показать конфликты и противоречия в сознании современной женщины, искренность и безоглядность в трактовке эротических тем, импрессионистская манера письма придавали определ. своеобразие ее творчеству. У нее «был литературный дар, очень небольшой, но несомненный, ясный и привлекательный» (Горнфельд — там же, с. 320).
Многочисл. рецензенты, не относя ее произв. к числу лит. достижений, признавали тем не менее их определ. ценность как документов, отражающих духовные искания женщины нового времени. При этом одни критики считали, что в ее книгах «удачно намечена психология новой, вернее, переходной женщины», в к-рой «живут и воюют две женщины: новая и старая. Первая обладает смелостью и самокритицизмом, борется с условностями и традициями, стремится к освобождению; а вторая — робка и покорна...» (Е. А. Колтоновская — «День», 1914, 2 апр.; см. также сочувств. отклики: С. Глаголь <С. С. Голоушев>) — «Столич. молва», 1914, 17 февр.; Книжник (И. С. Бланк — «Моск. газ.», 1912, 13 февр.; Е. В. Выставкина — «Жен. дело», 1915, № 11; Вас. Сахновский — «Новь», 1914,23 мая); др. сетовали, что М. тратит свое дарование «всецело на изображение истерики женской души» (Л. Владимиров — УР, 1912, 17 марта), причем «языка русского, видимо, не чувствует и не любит» (Ситурд «В. Ф. Ходасевич) — РВед, 1915, 23 сент; cр. также отрицат. рец: А. Журин — «Свободный журнал», 1915, № 6; А. Добрый — НЖдВ, 1915, № 9).
Среди лит. знакомых и корреспондентов М. в это время — И. И. Ясинский, Горнфельд, Измайлов, Колтоновская, тесные связи были у нее с символистами: переписывалась с В. Я. Брюсовым (см. его стих. на смерть М.: «И кажется, без внешних уз // Меж нами тайный был союз» — ЛН, т. 85, с. 28), дружила с В. В. Гофманом (см. написанный ею некролог ему — НЖдВ, 1911, № 35). Пьесу «Когда тонут корабли» (1915, текст — ЛГТБ; см. о ней: О. Леонидов — «Театр. курьер», 1918, 25 сент.) А. А. Блок, когда рассматривался вопрос о ее пост. в Александрин. т-ре (не пост.), оценил в дневнике как «настоящее» (УЦ. 310; ср. его офиц. отзыв: «приемлема условно» — в кн.:Сов. театр. Док-ты и мат-лы. Рус. сов. театр 1917–1921, Л., 1968, с. 223).
Нек-рая прямолинейность и облегченность в постановке сложных религ. и моральных проблем, интерес к таким темам, как проституция и сексуальные аномалии (см. ее программную ст. «Юлия Свирская» — ЖЖ, 1917, № 12), сближали М. с представителями массовой лит-ры, разрабатывавшими темы свободы пола, — А. А. Вербицкой, Е. А. Нагродской и др. Не случайно она стала одним из ведущих сценаристов рус. дорев. кино: в 1914–17 по ее сценариям было поставлено 10 фильмов; два опубл. в ж. «Пегас»: «Дурман» (1915, № 2) и «Смерч любовный» (1916, № 3). Сама М., впрочем, считала, что «это было позорное зрелище», т. к. постановщиками было изменено все, вплоть до названий (см. ее письмо. в редакцию — ТиИ, 1916, № 33, с. 669).
Последний роман М. «Женщина на кресте» (М., 1916, текст «порезан» цензурой, купюры восстановлены в 3-м изд. — М., 1918) продемонстрировал, по мнению критика, что автор смотрит на мир «сквозь призму сексуальности. Красота, искусство, религия — для нее это разновидности эротизма» (Б. Савинич — УР, 1916,
9 июля). М. посвятила роман бельг. художнику Ф. Ропсу, использовав при оформлении обложки одну из его графич. композиций (заимствовав также ее назв.), сочетание натурализма в иск-ве Ропса, эротизма и религ. символики было созвучным ее собств. творчеству. Книга, где в центре авторского внимания оказались садизм, мазохизм и лесбийская любовь, вызвала скандал: она была быстро раскуплена, в том же году вышло 2-е изд., появилась экранизация под назв. «Оскорбленная Венера», а в газетах и журналах — неск. десятков отрицат. отзывов.
Роман называли «психопатологическим» (Л. Фортунатов — ЖЖ, 1916, № 24, с. 4), находили в нем «патологическую эротику» (А. Гизетти — «Ежемес. журнал», 1916, № 5, с. 310) и «порнографическую грязь» (М. Астахов — МВед, 1916, 14 июля). Даже Колтоновская, сочувственно относившаяся к творчеству М. и отмечавшая, что роман «написан свободно и отчетливо, местами довольно ярко», ставила в укор автору излишнюю откровенность нек-рых интимных сцен («Речь», 1916, 20 июня). Интересно, что опубл. годом ранее пов. «Платоническая любовь» («Жен. жизнь, 1915, № 17–23) представляла собой «приличный», сокращенный варнант романа при тождестве гл. действующих лиц и сходстве сюжета.
С юности М. испытывала склонность к суицидальным попыткам. И хотя за два месяца до смерти утверждала в беседе с читательницами «Журнала для женщин», что «самоубийство не выход даже в самом безвыходном положении» (1917, № 2, с. 13), но во время очередной депрессии и острого переживания своего одиночества выпила цианистый калий.
Рейтблат А.Я. Анна Мар // Русские писатели. 1800–1917: В 6 т. Т. 3. М., 1994. С. 514–515.