Сергей Параджанов не был ни диссидентом, ни правозащитником, каким его часто представляют у нас в стране и на Западе. Он не ставил себе целью разоблачение или осуждение режима, как его киевский друг Иван Дзюба, как Юлий Даниэль, Сергей Григорянц, хотя и любил потрясать аудиторию эксцентриадой и эпатажем в адрес сильных мира сего и громогласными рассуждениями на запретные, взрывоопасные темы.

В 1988 году в Мюнхене, отвечая на вопросы корреспондента, который настырно пытался натолкнуть его на политические заявления, Паражданов в сердцах воскликнул: «Я не диссидент. Я — художник. Единственное мое желание — создавать фильмы, преисполненные Красоты и Добра».

При всем желании в творчестве Параджанова не найти ни малейшего намека на критический реализм… Злоба дня была чужда природе его дарования. И все-таки он стал самым гонимым и самым преследуемым художником. В этом был страшный знак того времени. <…>

…Параджанова стали «выталкивать» из Украины сразу после блистательного, беспримерного успеха «Теней забытых предков» — фильма совершенно невинного с точки зрения советской идеологии. Киевская студия, которой он принес мировую известность, последовательно отклоняла его многочисленные заявки и сценарии. Были остановлены запущенные в производство фильмы — «Киевские фрески» и «Intermezzo». В КГБ Украины заводится досье на неблагонадежного кинорежиссера. За ним устанавливают слежку. ЦК КП республики предлагает руководству киностудии избавиться от Параджанова, под любым предлогом вынудить его покинуть Киев.

…Отчаявшись получить работу в Киеве, Параджанов уезжает в Ереван, где создает свой новый шедевр — «Саят-Нова» («Цвет граната»). Чудом попав на Запад, фильм снова вызывает шквал восторженных отзывов. Автор его — теперь уже признанный мировой кинематографической общественностью гений. Множество международных премий и слава только еще больше раздражают партийных чиновников. На родине он по-прежнему изгой — безработный, невыездной, тщетно обивающий пороги киностудий, измученный безденежьем и задерганный бессмысленными объяснениями с чиновниками и сценарными коллегиями. Его откровенно водят за нос, тянут время, предлагая поправки и доработки. Так проходит еще три года… Друзья устроили ему поездку в Минск, где он показал похищенную и нелегально вывезенную из Еревана копию авторской версии «Саят-Новы».

Перед демонстрацией фильма Параджанову дали слово. Из-за проблем с электричеством речь затянулась, и, вдохновленный аудиторией, Параджанов стал с ходу сочинять уничижительные истории о ненавистных ему чиновниках, балагурить, отпускать колкости в адрес обитателей кинематографического Олимпа.

Секретное донесение с записью текста этого его выступления поступает теперь уже на самый верх — в КГБ СССР, и за подписью его председателя Ю. В. Андропова отправлено еще «выше» — в ЦК КПСС.

К Параджанову, как к опасному политическому преступнику, засылают осведомителей и провокаторов. Один из них поселяется у него на квартире…

<…> Параджанов стал костью в горле у могучей и всесильной власти. Чем он так ее напугал? В чем была «крамола»?

<…> Художник был опасен брежневскому режиму самим фактом своего существования. Он тормошил и будоражил застойное общество, доказывал право личности на самовыражение и индивидуальность. Постоянная игра воображения, острословие, мистификации были нормой его ежедневного общения. Доброта и беспредельная щедрость сочетались в нем с иронией и насмешливостью. Редкая наблюдательность и талант имитатора делали эти насмешки особенно болезненными, озлобляя мстительных, амбициозных чиновников и бездарных, завистливых коллег, жаждавших свести с ним счеты. Он говорил открыто и невзирая на лица только то, что думал, а не то, что положено. Лишенный инстинкта самосохранения, не испытывал страха и почтения к чиновникам, которые одним росчерком пера могли решить его судьбу

<…> Еще большую опасность представляло заразительное обаяние параджановского «творческого инакомыслия». С появлением «Теней», а затем и «Цвета граната» советскому кинематографу, послушному, легко управляемому инструкциями «сверху», был нанесен непоправимый «урон». Ему была противопоставлена живописная гамма живого искусства в его ярких «карнавальных» формах. Темпераментная, зарифмованная поэтическими образами речь сценариев Параджанова, изобразительная изысканность его фильмов взрывали косноязычие официозного советского кино. Вокруг Параджанова консолидировалась талантливая молодежь Украины. К нему тянулись художники, архитекторы, кинематографисты, писатели. Он снимал с них порчу штампов и стереотипов, учил сохранять индивидуальность.

Параджанов стал лидером необъявленной «поэтической» школы советского кино.

<…> В декабре 1973 года партийное руководство Украины дало команду на изоляцию Параджанова. На суде, который проходил при закрытых дверях, ему будет предъявлено обвинение по трем статьям Уголовного кодекса СССР. Игральные карты с эротическими рисунками, подброшенные квартирантом-осведомителем, подаренная кем-то ручка с корпусом в виде женского торса (когда ручку переворачивали — чернила отливали и торс обнажался) послужили вещественным доказательством его вины по статье «…распространение порнографии». Его осудят и за «подстрекательство к самоубийству» архитектора Михаила Сенина: трагедия случилась в Киеве, хотя сам Параджанов находился в то время в Москве.

<…> Параджанов был осужден сроком на пять лет с конфискацией имущества и отправлен в лагерь строгого режима.

<…> Верховным судом Украины была отклонена кассационная жалоба. Были проигнорированы и петиции в адрес правительства СССР и Украинской Республики с просьбой о помиловании «гения, принадлежащего человечеству». Петиции подписывали мастера культуры Европы и Америки с мировыми именами

<…> Шли годы. Параджанова переводили этапами из лагеря в лагерь: Губник, Стрижавка, Перевальск…

По всей видимости, его ожидала судьба вечного узника.

Он вышел на свободу на год раньше срока, пробыв в лагерях строгого режима четыре года. Известному французскому писателю-коммунисту Луи Арагону удалось, при личной встрече, попросить за него Брежнева. В начале 70-х Коммунистическая партия Франции начала наконец «прозревать»: в отношениях с КПСС у французов появился заметный холодок, и Брежневу хотелось угодить самому именитому представителю французских коммунистов.

30 декабря 1977 года Параджанов вернулся в Тбилиси (квартира в Киеве была конфискована) и поселился в родительском доме. <…> Однако пройдет еще долгих шесть лет, прежде чем ему удастся наконец получить право снимать фильмы. В эти годы произойдет еще один арест. История повторится. Причина ареста — выступление Параджанова на обсуждении спектакля Ю. Любимова «Владимир Высоцкий». Повод — дача взятки при поступлении племянника Георгия Параджанова в Театральный институт (где он, кстати, к тому времени уже обучался три года). Друзьям удалось вырвать Параджанова из тюрьмы через девять месяцев.

Церетели К. Орфей в аду. Из книги: Параджанов С. Исповедь. СПб, 2001.