Яростный враг скуки

Протазанов был художником большой и разносторонней культуры. Никогда не пребывал он в бездумной праздности, постоянно читал, изучал творчество того или иного писателя, ту или иную эпоху, философскую или политическую проблему. У него была поразительная память: с одного раза безошибочно повторял он наизусть впервые услышанные стихи. Яков Александрович прекрасно знал русскую литературу, в особенности Пушкина. И эта любовь к прекрасному сказывалась во всех постановках.

Он любил и понимал форму классического стиха, классической прозы и потому так настойчиво и требовательно добивался совершенной формы и в сценариях и в лентах.

Часто говорят, что Протазанову удавались его фильмы потому, что он знал зрителя. Это верно, но верно не до конца. Он и знал, и любил, и уважал зрителя. Поэтому он стремился давать фильмы содержательные и непременно облеченные в интересную форму.

Яростный враг скуки, зевков в буквальном и переносном смысле, он не допускал на экране информационных эпизодов, может быть, необходимых для передачи смысла, но, увы, ничего не говорящих сердцу.

Прежде чем остановиться на решении сцены, он перебирал сам и заставлял вас перебирать десятки решений. Хорошее отбрасывалось в поисках лучшего, да и это лучшее никогда не признавалось совершенным. И, смотря уже готовый фильм, он обычно говорил:

— А вот здесь мы с вами поленились... Можно было бы сделать вот так... А это мазня, лапша! («Лапшой» он называл всякую неточность, недосказанность — будь это игра актера, работа оператора, эпизод сценария или ленты.)

С ним было и легко и трудно работать. Легко — потому, что это был неисчерпаемый источник вдохновения, фантазии, выдумки, подлинный кладезь кинематографической премудрости. Трудно — потому, что он был беспощаден к малейшему проявлению того, что можно назвать «и так сойдет!».

Нет, не сойдет! И не сходило случайное, первое попавшееся «под руку» определение, эпитет, слово — не только в титре или диалоге, но также в описательной части сценария — в ремарках.

— Читайте чеховские ремарки. Читайте ремарки Островского, Пушкина. Это такая же литература, как и вся пьеса.

Постановки Якова Александровича выдержаны в смысле стиля. Он стремился проникнуть в дух эпохи, передать ее верно, красочно. И он любил работать с художниками и операторами, которые так же требовательно относятся к себе, к своему искусству. Отсюда его многолетняя творческая дружба с В. Е. Егоровым и С. В. Козловским, с Л. П. Форестье, П. В. Ермоловым, А. В. Шеленковым, М. П. Магидсоном.

В качестве ассистентов работали с Яковом Александровичем Ю. Я. Райзман, А. А. Роу и другие начинающие в ту пору кинематографисты. Они прошли у Протазанова подлинный университет киномастерства. Знание и опыт, полученные в протазановских фильмах, были той благодатной и плодоносной почвой, которая питала и питает живительными соками их и теперь, когда они стали крупными самостоятельными постановщиками.

По заслугам образцовым считается протазановский монтаж. В его фильмах зритель не чувствует перехода из эпизода в эпизод, из куска в кусок. В них нет длиннот, как нет и раздражающей дробности, и в то же время они всегда динамичны и эмоциональны. Простота и ясность, абсолютное чувство кинематографического времени и зрительного восприятия — вот отличительные черты всех его фильмов. 

Леонидов О. Яков Александрович Протазанов // Яков Протазанов. Сборник статей и материалов о творческом пути режиссера. М.: Искусство, 1957.