Урок гимнастики. На занятиях ученики студии при театре бывш. Корша (в обязательном порядке) и желающие актеры. Лучший из гимнастов — Кторов. Он складывается, как перочинный нож, изгибается стальной пружиной, падает на вытянутые руки и вскакивает мгновенно.
Урок танцев. На занятиях ученики студии и желающие актеры. Лучший танцор — Кторов. Он жеманен в менуэте, стремителен в мазурке, головокружителен в вальсе.
Его можно принять за студийца. Он еще так молод. Но это наш актер, и притом из лучших!
Фраза отточена, жест уверен, образ продуман. Ничего лишнего, расплывчатого. Гравировальщик с острым глазом, Кторов рисует своих героев не кистью, а резцом.
Толя, Анатолий... возможно, так называют его друзья, но в друзья к нему попасть нелегко. Для большинства двадцатилетний Кторов — Анатолий Петрович. Подтянутый, отутюженный, пылинки не заметишь. Умен? О да! Ироничен? В высшей степени. Холоден? Как сказать... Ледяной взгляд Кторова испепелит того, кто ему не по нраву. С теми, кто Анатолию Петровичу по нраву, он склонен и пошутить.
Выплывает в памяти берег (сценический), а я в лодке. Неподвижна. Потеряла сознание. Меня спасают. Среди спасателей Кторов. Содержание пьесы помню смутно, но как меня спасают — отлично.
Меня приводят в чувство. Ситуация напряженная. Но «сверхзадача» спасателей — разумеется, не по ходу действия пьесы — рассмешить меня. Анатолий Петрович щекочет у меня под носом перышком. Взглядываю на Кторова: его лицо невозмутимо... Креплюсь изо всех сил. Назло ему — не рассмеюсь!
На следующем спектакле вновь соревнование на выдержку. Каюсь, иногда я тряслась в беззвучном смехе. Весьма довольный (добился своего), Анатолий Петрович сохранял полное спокойствие.
Умение Кторова владеть собой на сцене, в жизни, при любых обстоятельствах проявлялось и в этом шутливом «соревновании».
До поступления А. П. Кторова в театр бывш. Корша я увидела его в пьесе «Собачий вальс» Л. Андреева на сцене театра «Эрмитаж». Юноша в студенческой тужурке сразу обратил на себя внимание. Чем? Трудно ответить. Может быть, особой выразительностью всего его облика... Чувство формы — довольно редкое качество — было дано Кторову в полной мере.
Кторовское умение носить костюм было сродни радинскому. На Анатолии Петровиче часто можно было увидеть фрак. И казалось, что он носит его всю жизнь: фрак — это ведь не только атласные отвороты и фалды хвостом ласточки, фрак — мировоззрение, воспитание, происхождение. И аристократы, и дипломаты, и лакеи Кторова носили фрак по-разному. Но всегда... с шиком!
Радин не имел учеников, преподавал он немного и недолго. И. конечно, как Андровская не ученица Радина, так и Кторов не ученик. Ни внешне, ни внутренне ничего общего у Кторова с Радиным не было, сценические создания Кторова не походили на радинские, но Николай Мариусович видел в Кторове как бы своего преемника. Кторов и Андровская как бы развили, продолжили, щедро расцветили радинские традиции. Иронию, своеобразие и остроту подачи текста, язвительность, философское углубление, сатиричность принял и развил Кторов. Мягкость, добрый юмор, лукавство, шаловливость — Андровская.
Петлиц, секретарь Канцлера в «Канцлере и слесаре» Луначарского, одна из значительных ролей Кторова в театре бывш. Корша.
Петлиц — кадровый военный. Мундир — его зеленоватая шкура. В этой шкуре он как будто бы родился. Петлиц элегантно низкопоклонен, учтив без приторности, многоумен, искренне предан Канцлеру, ибо от Канцлера зависит его благополучие. В семье Канцлера несчастье. Оба его сына погибли на войне. Петлиц — воплощение скорби. Молитвенно сложив руки, он восклицает: «Иов! Иов!» В этом сравнении с многострадальным библейским Иовом и лесть Канцлеру и зов приободриться: жертва принесена богу недаром, бог дарует им победу.
В последнем явлении Петлиц неузнаваем. Империя рушится. Каркас, на котором держалась элегантность, невозмутимость, благовоспитанность Петлица, сломан, покорежен, его фигура расхлябанна, глаза косят, взгляд мутен. Раздрызганный, раздерганный, пьяный — человек без будущего, — Петлиц безумствует вместе со всеми бывшими владыками жизни, безумствует отчаяннее всех.
«Как важно быть серьезным» — «легкомысленная комедия для серьезных людей» О. Уайльда.
Исполнители центральных ролей — Радин и Кторов.
Определение жанра, данное Уайльдом, определяет и характер героев. «Серьезные» (иронично умные), они воспринимают жизнь как комедию. Младший — Кторов, старший — Радин, они союзники и противники, равные друг другу. Диалог — поединок на шпагах. Каждое слово попадает в цель, но ранит легко. (Это же комедия, не драма.) Радину под пятьдесят, Кторову за двадцать. Фехтовальщики равны по мастерству.
Год 1928-й. А. П. Кторов уже один из популярнейших киноартистов. После перерыва я вновь встречаюсь с ним на сцене театра бывш. Корша. Меня вводят в спектакль «Волки и овцы». Заменив Ольгу Жизневу, я играла Купавину впервые, почти без репетиций, Кторов — Мурзавецкий.
Поначалу Мурзавецкий — Кторов заинтересовывал мое — купавинское — воображение. В нем чувствовалась порода. И сватовство его, в общем, не выглядело анекдотичным. Не держи я в сердце Беркутова, может, я бы и за Мурзавецкого вышла.
Но пьяный он ужасен... Пьяный он мне страшен. Много раз потом я играла Купавину, но такого искреннего ужаса ни один из партнеров мне не внушал. Мурзавецкий Кторова — бывший офицер, выкинутый из полка за какие- то гадости, но вовсе не за трусость и слабость. Пьяный, он глядел зверем и мог растерзать. Меня бросало в холодный пот, я спасалась бегством.
К тому же Мурзавецкий — вор! Он крадет у меня со стола статуэтку — ловко, привычно.
Мурзавецкий Кторова, на мой взгляд, приближался к типу опустившегося дворянина, созданному беспощадным талантом Бунина. У Островского Мурзавецкий жалок и смешон. Кторов — Мурзавецкий был смешон и ужасен.
Не принадлежа к числу близких друзей Анатолия Петровича, я отношу себя к многочисленной когорте его почитателей.
Четыре десятка лет отделяют меня от первых встреч с Кторовым. Его искусство все совершенствуется.
«Милый лжец» — Бернард Шоу, князь Болконский в фильме «Война и мир», Король в спектакле и фильме «Чрезвычайный посол» — все это великолепно!
Преклоняясь перед Радиным, я скажу — истина всего дороже, — что Кторов шестидесятых — семидесятых годов уже не преемник Радина, он — Кторов, единственный в своем роде.
Шатрова Е. Жизнь моя — театр. М.: Искусство, 1975. С. 160-162.