Степана должен был сыграть Высоцкий — где-то сохранилась даже кинопроба. Не состоялось. Не в том дело, что Олег Борисов сыграл хуже-лучше. В том, что Высоцкий — тогда, десять лет назад, — воспринимался меньше как актер, больше — как особая точка отсчета, напоминание о том, о чем вслух нельзя. <...>
На вопрос: где, когда произошла у Вити Крохина подмена понятий (от «надо человеком стать» до «я в дураках оставаться не хочу»)? — ожидаемого стандартного ответа мы не получим. Хотя, казалось бы, столь привычно: замотанная мать, отец погиб, неласковый отчим, братан в тюрьме... <...> Витя <...> Крохин, посчитав шум ринга зовом судьбы, ошибся, ошибся — оттого и не чувствует он в момент триумфа ничего, кроме того, что его победа потребовала от него не восхождения, а лишь готовности ударить в бровь.
<...>В финале звучит бодрая песня. Не знаю, зачем она понадобилась режиссеру Шешукову: для воссоздания атмосферы начала 60-х? Или середины 70-х? В сущности, какая разница? <...> Песня стала жутковатым анахронизмом. Символом того, что должно быть пройденным этапом. Следующая попытка за нами. Она состоится, если мы не забудем, по ком звонит гонг.
ШЕРВУД О. "Гонг" // Вечерний Ленинград. 1988. 12 января