На долю нового кинофильма Льва Арнштама выпала, как говорят американцы, «счастливая пресса». Действительно, лишь очень редко критика бывает так единодушна в оценке художественного явления, как это имело место по отношению к кинофильму «Глинка». ‹…›

В этом фильме Л. Арнштаму, сценаристу и постановщику, картины, удалось то, что весьма редко удается авторам художественных произведений на тему о жизни и творчестве великих артистов. Задача их авторов чрезвычайно трудна. Если же, как в фильме «Глинка», в центре событий стоит композитор или писатель, то трудность задачи удваивается необходимостью разрабатывать и прямо демонстрировать творчество великого человека. Заметим, что эта трудность усугубляется в фильме «Глинка» тем, что сама по себе жизнь центрального персонажа фильма; внешними событиями небогата и потому, естественно, интерес зрителя направляется на произведения героя. Следуя этому интересу, можно незаметно соскользнуть к простой демонстрации творчества — дело само по себе почтенное, но совершенно самостоятельное и от задачи художественно-биографического произведения отстоящее далеко.

По всей вероятности, нельзя считать простой случайностью то, что в истории искусства художественно-биографические произведения на тему о жизни и творчестве великого художника встречаются редко, а удаются еще реже. Это относится даже к литературе. В необъятной художественной «бетховениане», в литературе о Шойене и Листе, Шумане и Берлиозе вряд ли можно насчитать полдюжины сочинений, которые заслуживали бы названия художественных. Гениальная драма Пушкина «Моцарт и Сальери», разумеется, не в счет, так как является несравненной по глубине и силе поэтической характеристикой, но вовсе не содержит элементов биографических. Что же касается глубокомысленных и блестящих по стилю этюдов Р. Роллака о Бетховене, Генделе и других великих композиторах, то они должны быть отнесены к разряду художественной публицистики и научных исследований. ‹…›

Нам могут возразить, что как раз в кино есть ряд опытов бесспорно значительных и несомненно художественных. В качестве образца можно привести хотя бы знаменитый «Большой вальс», фильм действительно замечательный во многих отношениях. Однако «Большой вальс» представляет собой виртуозные и свободные вариации на тему о творчестве Штрауса, но ни в коем случае не художественно-биографический фильм. Достаточно указать на то, что в этом фильме воедино смешаны два Штрауса — отец и сын, причем вся коллизия Штраус — Карла Доннер представляет собой вольно изложенный факт из биографии Иоганна Штрауса-отца, переадресованный в фильме Иоганну Штраусу-сыну. Кроме того, — и это самое важное, — «Большой вальс» менее всего может претендовать на признание его историко-музыкальным aильмом. Как ни блестяще дарование Штрауса, историческое значение его творчества ограничено рамками так называемой музыки легкого жанра, того, что французы называют довольно близко к истине «musiquette», то есть «музычкой».

Совершенно иначе обстоит дело с музыкой Глинки — явлением всемирно-исторического масштаба и значения. Уже по одному этому и задача и назначение фильма о Глинке и фильма о Штраусе несравнимы.

Мы считаем, что фильм «Глинка» по своей природе является не столько фильмом художественно-биографическим, сколько фильмом историко-музыкальным, и темой его является один из важнейших моментов в истории русской музыкальной культуры. Таким образом, Л. Арнштаму и коллективу его фильма фактически принадлежит приоритет в деле создания русского Музыкально-исторического фильма, а это само по себе заслуга немалая. ‹…›

Л. Ариштам, показывая Глинку за работой, создает образ верный и впечатляющий, потому что творчество для Глинки действительно было органической потребностью и он отдавался ему со страстью в любой обстановке: дома, в карете во время бесконечных своих странствований, на постоялых дворах, словом, всегда, и повсюду. ‹…›

Сцена премьеры «Ивана Сусанина» принадлежит к лучшим в фильме. Но так же, как и первый эпизод, эта сцена построена на предположении почти полного одиночества Глинки в толпе петербургских меломанов. ‹…› успех оперы «Иван Сусанин» объясняется вовсе не «августейшей» поддержкой, а как раз наоборот, — эта поддержка вызвана была огромным и полностью обозначившимся публичным успехом «Ивана Сусанина». «Высочайшее пожелание» о переименовании оперы в «Жизнь за царя» произошло лишь после того, как отрывки из оперы были неоднократно публично исполнены в Петербурге с участием лучших артистических сил в сопровождении превосходного оркестра Юсупова и, по отзывам современников, имели колоссальный, небывалый успех. Сам Николай терпеть не мог никакой музыки, кроме генерал-марша, но довольно ловко сумел эксплуатировать успех глинковской оперы, играя на патриотических настроениях публики и направляя эти настроения в определенное монархическое русло. Громадный успех опера имела и в день ее премьеры. ‹…›

Нам думается, что нельзя русское общество после декабрьских событий 1825 года изображать, как скопище дубиноголовых крепостников и царских холопов, в котором тонет крохотная горсточка честных и прогрессивных людей. К тому же и в среде реакционной дворянской интеллигенции не было единодушия по отношению к творчеству Глинки.

Высоко оценивая весь эпизод первого представления «Ивана Сусанина», мы не могли не почувствовать некоторой досады, видя в фильме почти полное одиночество Пушкина, присутствовавшего на спектакле. ‹…›

Авторов нельзя упрекнуть в прикрашивании русской крепостной помещичьей действительности, несмотря на то, что никаких ужасов крепостного права фильм не демонстрирует. Впрочем, давно известно, что подлинному художнику достаточно одного-двух штрихов для того, чтобы обозначить и сказать многое.

‹…› Нельзя обойти молчанием еще одного важного достоинства картины, в ней есть подлинно поэтический искренний пафос. Л. Арнштам нашел прекрасную поэтическую форму для своего фильма ‹…›. Мы считаем великолепной мысль о рылеевском элементе в опере Глинки «Иван Сусанин». Для объяснения этой мысли постановщиком фильма и сценаристом, право же, сделано больше, чем многими многоучеными исследователями творчества Глинки.

Городницкий В. Глинка // Искусство кино. 1947. № 2.