Гипноз

В этот вечер никто из нас не думал, что меньше, чем через месяц начнется война, и город, в котором сейчас работала наша киноэкспедиция^[1], навсегда войдет в историю. Именно в этом городе был нанесен сокрушительный удар по врагу. И отсюда он начал свое отступление на запад.

Мы жили в гостинице «Интурист» на центральной площади города. Было уже поздно, я сидел за письменным столом, составляя план завтрашнего съемочного дня. В комнате полумрак. Только стол освещен настольной лампой с зеленым абажуром.

Кто-то тихо постучал в дверь.

— Войдите! — сказал я, повернувшись к вошедшим.

Передо мной стояли два молодых актера, члены нашей экспедиции. Они шепотом пытались объяснить мне цель своего прихода.

Я не понимал, почему они говорили шепотом, ведь в комнате никого кроме нас не было. Тогда они сказали, что все же боятся, что кто-нибудь в коридоре мог заметить, как они зашли ко мне, и если это так, то весь план заговора будет разрушен.

— Какого заговора? — спросил я, думая, что либо они рехнулись, либо разыгрывали меня. Но оказалось, что это мне «по их плану» надлежало разыграть моих товарищей, которые сидели, ни о чем не подозревая, напротив через коридор, в номере нашего кинорежиссера^[2]. Боясь, что их хватятся, они коротко изложили цель своего прихода. В номере у нашего режиссера, один из наших актеров, профессор Ленинградского Театрального института, Владимир Владимирович Сладкопевцев^[3], выступал в роли гипнотизера. Конечно, вначале договаривались, что должен будет делать человек, который подвергался гипнозу, но об этом знали только несколько человек. Остальных же нужно было убедить, что все происходившее на их глазах, — это воздействие гипноза. И многие верили. Но присутствовавший при этом опытный, пожилой актер, исполнявший одну из главных ролей в нашем фильме, Михаил Сергеевич^[4], над ними смеялся.

— Это чистая липа! Не верю!

Его пытались переубедить, но он только смеялся, повторяя свое — не верю!

Режиссер со свойственным ему спокойствием заявил:

— Ладно, хватит об этом, но ты, Миша, заблуждаешься.

Рассказывая мне все это, актеры время от времени боязливо посматривали на дверь. Но там естественно никого не могло быть.

Потом я понял, что их осторожность нужна была им для того, чтобы вовлечь меня в их игру. Во всяком случае, они, видимо, так думали.

— Теперь Вам ясно, почему мы пришли к Вам?

Я отрицательно покачал головой.

Они посмотрели на меня, как на человека, в котором ошиблись. — Вы действительно не понимаете? — шепотом спросил один из них, — Не понимаете, что нам от Вас нужно?

Я сказал, что не понимаю. Тогда наперебой они стали опять же шепотом мне втолковывать:

— Вы должны через пятнадцать минут зайти к режиссеру как человек, который ничего не знает о том, что там происходило. Ваше неожиданное появление будет воспринято всеми именно так, как нам и нужно. Вас несомненно будут просить, чтобы Вы дали себя загипнотизировать. Вы соглашаетесь. Ведь никому в голову не придет, что мы с Вами предварительно договорились.

Я долго отказывался, понимая, какой сложный этюд предстояло мне сыграть перед такой опытной, взыскательной аудиторией. Я был уверен в полном своем провале, и наотрез отказался.

Но они так трогательно меня уговаривали, что мне как-то стало неловко, и я просто вынужден был согласиться. Задание, которое я получил от них, состояло в следующем. После того, когда якобы на меня подействует гипноз, я должен буду подойти к актрисе, которая никогда не курила, и именно у нее из кармана жакета достать коробку папирос и, взяв одну из них, направиться во вторую комнату, смежную, спальню, где в тумбочке среди прочих вещей найти комнатные туфли, в одной из которых будет лежать коробок со спичками. Теперь мне оставалось только зажечь спичку и закурить.

Но это только так просто выглядит на словах. Я даже не представлял себе, какая пытка ждет меня при выполнении этого кажущегося простого задания.

Друзья актеры объяснили мне все и ушли.

А в назначенное время я вошел к нашему режиссеру. В комнате было очень много народа. Справа у стены стоял небольшой диван, на котором сидели режиссер и Михаил Сергеевич, именно тот, который ничему не верил. Остальные сидели на стульях, частично видимо принесенных с собой из своих номеров, а кое-кто просто стоял. В глубине комнаты, у окна, стояло кресло. Оно стояло так, что человек, который в него садился, оказывался спиной к присутствующим, а лицом к окну. Облокотившись на спинку кресла, стоял профессор Сладкопевцев. Это был человек маленького роста, худенький, с постоянной грустинкой в глазах.

В нашем коллективе Владимир Владимирович пользовался всеобщей любовью и уважением.

Увидев меня, Михаил Сергеевич обрадовался:

— Вот! — Он указал на меня профессору. — Если Вы его загипнотизируете, то тогда я Вам поверю.

Взгляды всех устремились в мою сторону. Теперь я отчетливо понимал, в какую авантюру меня втянули. Я невольно попятился к выходу, отказываясь от гипноза, но меня всячески задерживали, боясь, что я уйду.

Профессор, не зная, что со мной предварительно оговорили мое будущее задание, тоже не хотел больше гипнотизировать, ссылаясь, якобы, на усталость. Но темпераментный Михаил Сергеевич не сдавался. Он просил, настаивал, требовал. Тот все отказывался. Режиссер поддерживал Сладкопевцева, — зачем настаивать, если Владимир Владимирович устал. Мы сможем этот сеанс повторить в ближайшие дни. Тогда Михаил Сергеевич предложил режиссеру пари на ужин: если он действительно загипнотизирует меня именно сегодня, то он платит. Режиссер опять пытался убедить Михаил Сергеевича пожалеть уставшего профессора и отложить сеанс.

— Нет! Только сегодня! — Настаивал Михаил Сергеевич. Владимир Владимирович виновато улыбнулся, пожал плечами, — «мол, не судите строго, если ничего не выйдет, я предупреждал Вас!»

Меня буквально вытолкнули в коридор, вслед за мной вышел товарищ, который должен был следить, чтобы я отошел дальше от дверей, и не мог услышать, о чем говорили в номере.

Я не на шутку волновался. Ведь они могли не согласиться с заданием, которое было мне известно, а предложить совсем другое.

Наконец открылась дверь, и меня позвали.

Сопровождающий подтвердил, что мы ничего не слышали, и следовательно я ничего не знаю о том, что здесь происходило. Все смотрели на меня с нескрываемым интересом. Я же чувствовал себя крайне глупо.

Владимир Владимирович широким жестом пригласил меня занять место в кресле.

Я сел в него, словно на эшафот.

Профессор всячески пытался меня успокоить. Он просил меня не нервничать, иначе ничего у нас не получился. Просил довериться ему, не сопротивляться, расслабить мышцы, и ни о чем не думать. Это только легко сказать. Я же был в крайне возбужденном состоянии, и мне трудно было обрести покой. Профессор мягкими движениями гладил мне шею и голову, пытаясь успокоить и заставить сосредоточиться. Я попытался внутренне собраться.
Раз уж я попал в такую историю, то надо постараться выйти из нее с наименьшими потерями. От меня требовали подчинения, и я с показным сопротивлением постепенно стад подчиняться, не подозревая, что главная пытка предстоит впереди. Когда после неоднократного требования спать, я все же «уснул», то это было не сложно, так как в это время лица моего никто не видел, я сидел ко всем спиной. И для того, чтобы придать убедительность моим поступкам, я опустил голову, ослабил руки, они повисли, как плети. Затем, как бы сопротивляясь, приподымал голову, облокачивался на спинку кресла, и судорожно хватался руками за подлокотники. В эти мгновения Владимир Владимирович особенно тихо, боясь меня напугать, говорил:

— Вам хочется спать, вот Вы уже спите, — и пришлось сделать вид, что действительно сплю, сплю тяжелым сном. Я даже умышленно глубоко дышал. Мне хотелось, чтобы присутствующие поверили, что я уснул.

В комнате стояла мертвая тишина. Сон мой длился недолго. Профессор, видимо, боялся, что я не выдержу и подведу его. Он начал ладонями тереть мне лоб, приговаривая:

— Проснитесь, проснитесь, ничего с Вами не случилось, Вам просто хотелось спать. — Я медленно открыл глаза, откинулся на спинку кресла, как бы в забытьи.

— А теперь не сопротивляйтесь своим желаниям, делайте все что Вам хочется, — настаивал профессор. — Делайте же!

Вот здесь и наступило для мена самое трудное. Ведь как только я встану и повернусь, все находящиеся в комнате увидят мое лицо. Необходимо было что-то сделать, но что, я не знал. Мозг напряженно работал, я все еще продолжал сидеть, но понимая, что так не может длится вечно. Тогда я встаю, как на деревянных ногах, постояв немного, я медленно пошел, ни на кого конкретно не смотря. Делаю вид, что гипноз все еще действует, и следовательно, руководит всеми моими поступками. Многие протягивают мне коробки с папиросами, но я, конечно, не беру. Мне передавалось напряжение присутствовавших, их волнение, с каким они следили за каждым моим движением. Подойдя к актрисе, у которой должен был взять папиросу, я остановился только на мгновение. Наши глаза встретились. Но я уже вошел в роль, и ей не удалось заметить во мне ничего подозрительного. Рядом стоящие с ней товарищи протягивали мне папиросы, я даже не обращал на них внимания.
Для большей убедительности я отошел от нее в глубь комнаты.
Затем постоял в нерешительности, и вновь направился уже более уверенным шагом к актрисе. Подойдя к ней, я опять постоял несколько секунд, затем достал из кармана ее жакета коробку «Казбек», взял одну папиросу, закрыл коробку и молча возвратил ее потрясенной актрисе. Товарищи, находящиеся поблизости, как по команде зажгли спички, поднося их мне. Но я смотрел на них, делая вид, что никого из них не вижу. Затем, сделав несколько совершенно нелепых движений, прошел мимо всех, и только после этого остановился у открытой двери в спальню. Теперь я опять оказался спиной ко всем. Я вошел в эту комнату, неторопливо осматривая ее, затем остановился возле тумбочки и после некоторой паузы бросился на пол и, раскрыв тумбочку, стал буквально выбрасывать из нее все, что там было. Добравшись до комнатных туфель, в одной из них я и обнаружил завернутый коробок со спичками. Я чувствовал, что все стояли в дверях, стараясь не пропустить ни одного моего движения. Сидя на полу, я зажег спичку, закурил и встал. Все отошли от двери, боясь, видимо, меня вспугнуть. Я вышел к ним, как человек, который еще не совсем пришел в себя. Меня бережно усадили на диван. В комнате разговаривали шепотом. Зрелище явно произвело на всех большое впечатление. Я сидел, опустив голову, и сосредоточенно курил. Народ стал тихо расходиться, видимо, считая, что шум мне сейчас вреден. А я действительно чувствовал себя усталым, разбитым. Ведь напряжение было велико.

Михаил Сергеевич обнял меня и сказал режиссеру:

— Ну что ж, я проиграл, пошли ужинать.

Когда мы втроем вошли в ресторан, там уже публики не было, но нас хорошо знали в гостинице, и, хотя было поздно, нас усадили за столик. Михаил Сергеевич попросил официанта дать холодного пива, пока остальное будет готово. Он не мог никак успокоиться. Несколько раз произнося одни и те же слова: «Не пойму! Не пойму!! Как это может быть, чтобы такой маленький человек обладал такой силой воздействия. Ведь так он может заставить любого делать все, что ему вздумается, а посмотришь на него, — в чем душа держится. Не пойму!»

Он выпил несколько глотков пива, затем поставил фужер на стол и спросил меня:

— Скажи, что ты чувствовал, когда он гипнотизировал тебя?

Режиссер неожиданно рассмеялся и сказал:

— Он не только чувствовал, но и думал, — какой ты дурак!

Михаил Сергеевич мгновенно изменился в лице. Ему было обидно и стыдно, что он так попался, но, будучи человеком умным, наделенным хорошим чувством юмора, чокнулся со мной, сказав:

— Это был настоящий спектакль, — он посмеялся. — Такое не часто увидишь. Ты доставил всем большое удовольствие. Спасибо. Вот за это мы и выпьем.

Бергункер А. Гипноз // Киноведческие записки. 2005. № 72.