Когда картина «Друзья и годы» была готова, мы повезли ее на суд начальства в Смольный. <…> В зале собрались «отцы города»: первый секретарь обкома Толстиков, первый секретарь горкома Попов, другие важные чины. И вот по мере развития сюжета они стали проявлять признаки неудовольствия, дошло до того, что в наш адрес неслись личные оскорбления, вплоть до верчения пальцем у виска. Директор студии Киселев воздевал руки кверху, пытался уговорить публику, что дальше, мол, будет лучше…
Однако ситуация накалялась. Я думал, что доживаю последние часы. По окончании демонстрации меня прямо обвинили в антисоветчине, а один из генералов так в сердцах пнул коробки с пленкой, что они покатились по коридору.
Мы вышли из Смольного в темень. Была зима. Над нами раскинулось беззвездное небо, падала гигантская тень от памятника вождя, мне казалось, что и он на меня разгневан. Думаю, что если бы на дворе был 1937 год, то из партийной цитадели меня бы просто не увезли.
Когда картину посмотрели в Главке, раздались громовые аплодисменты. Раздались голоса, что картину надо показать правительству, что это большой фильм. <…>
А коллеги оценили фильм, его новаторские стороны: полифоническое ведение диалога, необычный монтаж. Мне говорили, что картина стала внутренним талисманом для многих. Алексей Герман, перефразировав известное изречение о том, что все русские писатели вышли из рукава гоголевской «Шинели», заявил, что кинематографисты – из картины «Друзья и годы».
Соколов В. «Это было недавно, это было давно» [записала Елена Петрова] // Кадр. № 6, 1991.