Но самыми необыкновенными, потрясшими нас до самых глубин души были гастроли Михаила Александровича Чехова.
Я видела его и раньше, когда училась в восьмом или в девятом классе. В качестве новогоднего подарка мне была предоставлена во время каникул поездка в Москву. Я мечтала побывать в московских театрах.
Помню, как лежала я на третьей полке жёсткого вагона в только что купленных мне «мальчиковых» ботинках. Подмётки были твёрдые, несгибаемые, причиняли жуткую боль. Мама не позволяла снимать их в вагоне даже на ночь, чтобы не украли. Я не спала от боли в сведённых ступнях, утешая себя, что к счастью приходят через страдание. И как я была вознаграждена!
Московские театры! Вахтанговский, 2-й МХАТ, театр Мейерхольда, Камерный, Художественный... Они поразили меня своим разнообразием, ярко выраженным лицом. Но ни с кем не сравнимым, удивительным, неожиданным был Михаил Чехов в роли Аблеухова в «Петербурге» Андрея Белого и в роли Муромского в «Деле» Сухово-Кобылина.
Он произвёл такое впечатление, так врезался в память, что я и сейчас вижу его. Вижу лысую голову с оттопыренными ушами, слышу заикающуюся елейную интонацию: «Отчего у девушек пятки розовые, а у меня жёлтые...» Вижу седенькую бородку Муромского, брюки с лампасами на согнутых, слабеньких ножках, слышу взрыв его возмущения...
И вот Михаил Чехов приезжает к нам! Будет играть в нашем театре! Мы сможем каждый вечер смотреть на него — на принца Гамлета, на бедного короля Эрика XIV!
Это были последние гастроли Чехова перед отъездом за границу. Зал гремел, стонал. На сцену летел ворох цветов. Зрители не отпускали его. Он выходил на поклоны, светлые глаза его сияли, он кланялся, кланялся без конца со счастливой застенчивой улыбкой.
Во время войны, в 1943 году, я сидела в кинозале на просмотре советского фильма «Русские люди» в Лос-Анджелесе. Рядом со мной у прохода оставалось пустое место. Во время сеанса, в темноте кто-то сел на него.
Вдали от дома острее и добрее воспринимаешь произведения своих соотечественников. Я с большим волнением смотрела картину.
Мой сосед, очевидно, был сильно простужен. Он всё время сморкался, сдавленный кашель его походил на всхлипывания.
«Бедный, как же его угораздило простудиться в такую жару», — думала я.
Фильм кончился. Дали свет в зал. Я взглянула на своего соседа и обомлела. Рядом со мной сидел Михаил Александрович Чехов.
Он поспешно вытер платком залитое слезами лицо и, ни на кого не глядя, медленно побрёл к выходу. Придя в себя после охватившего меня столбняка, я кинулась за ним.
— Михаил Александрович! Я из Советского Союза. Позвольте мне сказать вам, как вас помнят там, как вас любят! — Помнят меня? — он повторил. — Meня? Неужели помнят?..
Мне повезло. Потом я неоднократно встречалась с ним.
На вечере, посвящённом русско-американской дружбе, в пользу второго фронта, он играл рассказ Антона Павловича Чехова «Торжество победителя».
Что я могу сказать? Да что стоят слова об искусстве — надо видеть его, слышать и ощущать. Это было изумительно. Мне казалось, что он стал ещё значительнее, ещё глубже, тоньше. Голос его утратил привычную сипоту: его там вылечили. Но разве в голосе дело? В том, как он кукарекал, прыгал на одной ноге вокруг стола, исполняя прекрасный рассказ Антона Павловича, была такая трагедия! Трагедия гениального русского актёра.
Я пошла за кулисы выразить ему своё восхищение. Он ждал меня у дверей. Маленький, худенький, какой-то весь сжавшийся. Смущённый — он!!!
— Ужасно, что вы были в зале, — сказал он. — Я так нажимал, так наигрывал... совсем разучился.
Я только обняла его и поцеловала. Сказать ничего не могла. Боялась, что разревусь.
И это тот Михаил Чехов, который со счастливой улыбкой, под градом цветов, на сцене бывшего Александрийского театра раскланивался перед восторженной публикой!
Как-то он сказал мне:
— Знаете, я сейчас переживаю самую огромную, самую страстную и самую безнадежную любовь своей жизни... я влюблён в русский театр!
И ещё:
— Кажется, когда-то был такой актёр — Михаил Чехов? Неужели это был я?
Я присутствовала на съёмках в Голливуде, где люди, недостойные его мизинца, обращались с ним так, что говорить об этом нет сил.
Елена Юнгер. «Все это было, было, было...». СПб. «Петрополис». 2016