Дно большого города, уголовный сюжет, переплетающиеся судьбы уличной торговки, опустившегося интеллигента и профессионального вора, вынесенное в титры определение жанра «мелодрама» — таковы внешние признаки этой картины. Она была поставлена по сценарию М. Борисоглебского и Б. Леонидова и вышла к концу 1926 года на экраны под названием Катька — бумажный ранет.
Первые кадры — ночные улицы, изломанные тени прохожих, пятна света, огромные буквы афиш, запрокинутые в резких ракурсах лестницы — рисуют общую картину города, их стиль заимствован из немецких экспрессионистических фильмов. Снимавший Катьку — бумажный ранет оператор А. Москвин (вместе с Е. Михайловым) и художник Е. Еней входил в группу ФЭКСов. Они только что закончили работу над романтической мелодрамой Чертово колесо — о любви моряка и девушки, попавших в воровскую шайку. Еще несколько кадров, на экране появляется лицо Катьки, неулыбчивое, в платке, по-старушечьи надвинутом на лоб, с хмурой тоской в глазах, лицо, исполненное сурового достоинства. Артистка В. Бужинская несколько напряженно, с видимым усилием сохраняет это выражение из сцены в сцену, из кадра в кадр, чтобы к концу фильма обретенные радость материнства и любовь, вдруг счастливой и чуть стыдливой улыбкой преобразили ее лицо.
Цитатность первых кадров неорганична для фильма. Мысль о возрождении человечности придает фильму гуманистическую окраску.
Уличная торговка яблоками по прозвищу Катька — бумажный ранет, забеременевшая от вора Семки Жгута и брошенная им, находит в себе силы, чтобы оказать помощь и полюбить Вадьку Завражина. В этой сюжетной ситуации главным оказался не ее мелодраматизм, а режиссерское и актерское решения. В. Бужинская последовательно, хотя и несколько прямолинейно, показывает возрождение своей героини. Актер Федор Никитин в роли Вадьки, используя навыки и опыт, приобретенные им во второй студии МХАТ и на сценических подмостках, более пристально и тонко прослеживает изменение характера своего героя на экране. Он набрасывает интереснейший психологический эскиз, где надежда на будущее сменяется в человеке взрывом отчаяния, сознание собственного ничтожества переходит в мучительную гордость, чувство вины уступает место уверенности в своих силах. Тщательно продуманные детали костюма — сморщенная панамка, остатки рубашки, завязанные на спине тесемками, веревочный галстук с бомбошками — рисуют внешний облик Вадьки в классическом стиле мхатовской постановки «На дне». Актерский психологизм погружен на экране в осязаемую, вещественную бытовую среду. Вадька расстилает платочек на мокром от ночного холода мраморе памятника и укладывается спать, поджав дрожащие ноги; Вадька с блаженной улыбкой засыпает на пестрой ситцевой подушке в комнате Катьки — материал этих двух скромных кадров, мимолетных в потоке других, типичен для фильма. Человек и среда связаны на экране режиссерской мыслью.
История отечественного кино. М.: Прогресс-Традиция, 2005. С. 91-92.