Есть несомненная логика в том, что образ храма обрел отчетливую отрицательную значимость в кинематографе конца 20-х — начала 30-х годов, когда реализация атеистической, антирелигиозной идеологии на деле перешла в практику повсеместного разрушения церковных зданий. Разрушение храма в кино — разрушение физическое или «моральное» — было призвано символизировать разрушение религии и традиционной веры. Но то же самое происходило и в реальной жизни. Не в силах изничтожить веру, ее противники решили покончить прежде всего с тем, в чем они видели ее материальное олицетворение, — с Церковью. Храм для них был лишь зданием, разрушив которое, молено покончить с «пережитками прошлого». Вот как это представлялось одному из новаторов советского кино той эпохи Дзиге Вертову. Воспользуемся изложением киноведа Н. Абрамова, приведенным в его исследовании 1962 года (текст заслуживает того, чтобы привести его полностью):
«Фильм [„Симфония Донбасса“, 1930. — И. С.] состоял из нескольких больших эпизодов. Первой возникла тема церкви. Церковь с колокольным звоном, двуглавыми орлами, женским плачем. Кинематографический язык Вертова в этом эпизоде очень выразителен. Под плавно разносящийся колокольный звон богомолка бьет поклоны, и сама камера, раскачиваясь, снимает церковь и площадь перед ней, как бы показывая окружающий мир глазами бьющего поклоны. Раскачивается собор, и в том же ритме раскачивается огромный колокол. На площади появляется пьяный, и камера следует за его заплетающимися ногами, пошатываясь и повторяя неверный ритм его походки. С каждым ударом колокола меняются планы: колокольня, площадь, богомольцы, пьяные. Этот ритм монтажа подчиняет зрителя, вызывает ощущение чего-то бессмысленного, тупого, темного. И в этот оживший мир входит комсомольский марш. И мир религии взрывается. Взлетают на воздух короны и кресты. Снятые обратной съемкой на купол взлетают красный флаг и звезда. Церковь превращается в клуб заводской молодежи».
Надо полагать, киноведческий текст не оставляет никаких сомнений в точности передачи авторского замысла режиссера. Поражает также то, что тридцатилетняя дистанция, разделяющая фильм и его оценку, нисколько не изменила отношение к изображенному факту: ни тени сожаления, ни тени сомнения. ‹…›
Было что предложить классику советского кино Дзиге Вертову взамен разрушенного храма Божия. Сейчас эти доменные печи, их огонь и смрадный дым вызывают слишком однозначную ассоциацию с адским пламенем. Трудно разделить упоение геенной огненной, но, очевидно, в свое время ее экранный вариант вызывал эмоцию, которая стала вторым названием картины, — «Энтузиазм».
Удивительно, несколько пугал Божий храм — «земное небо» — строителей новой жизни, видавших заветную цель социализма в возведении домов, рытье шахт и тоннелей метро. Земное и подземное, но уж никак не пренебесное должно было, по злому замыслу и своеволию, стать не скажу «идеалом», но «образцом» и «примером».
Стовбыра И. По ком молчит колокол // Киносценарии. 1991. № 2.