(С Александром Миндадзе беседует Василий Корецкий)
Александр Миндадзе: ...Фабула такова: после 25-30-летней разлуки бывшие танцоры, профессионалы и любители, встречаются на юбилее клуба. Туда приезжает и мужчина с говорящей кличкой Какаду. Вообще героев трое. Им около пятидесяти. Мужчина и две женщины. Когда-то их знаменитый танец коллеги в шутку называли «Я и две мои телки». Все эти годы Какаду не виделся с партнершами, расстались очень плохо, поскольку их связывал не только танец, но и разного рода любовные отношения. Одна едва успела стать его женой, как Какаду, по его собственному выражению, залез на другую, а потом та, другая, его бросила, ушла, и все распалось. И вот теперь им предстоит повторить тот самый танец втроем.
Детали всплывают постепенно, сначала идет действие, и только потом становится понятно, кто есть кто и зачем. Характеры и биографии сами становятся действием. То есть работает, надеюсь, мой излюбленный метод «отложенной экспозиции». Все происходит где-то в провинции; это не какая-то глубокая провинция, но и не столица — условный большой город, шикарный современный отель. Танцы нынче в моде.
И вот Какаду мечется по банкетному залу, ищет и никак не может найти своих бывших партнерш, Валенсию и Элизабет, Валю и Лизу, то есть. Пробираясь среди ярко одетой танцевальной публики, холодеет от мысли, что их уже и на свете нет. В конце концов, он их находит с перипетиями, и втроем они начинают репетиции, которые, естественно, перемежаются вспышками любви и ненависти к друг другу.
— С чем связано вообще введение танца как обстоятельства? С популярностью шоу «Танцы»? Вот у Александра Родионова и Любы Мульменко есть свежий сценарий, написанный для Германики — и там драма тоже выстраивается вокруг танцев, танцевального телешоу...
Александр Миндадзе: Смею надеяться, я шел совсем в другую сторону. Вообще, формирование замысла для меня — процесс непростой. Всегда вопрос: что найдешь в себе на этот раз? И найдешь ли. Ведь в известном смысле это всегда экранизация самого себя, о чем бы речь не шла: танцы, немцы или даже чернобыльская авария. При этом не покидает ощущение двусмысленности жизни: где жизнь, а где иллюзии или танцевальные па моих героев? А может, хватит себя истязать, выделывать ногами па на паркете? Ничего же не остается, ни следа, все смывает волна времени.
Так что это не про танцы. Речь скорее о жизни и смерти, лжи и иллюзиях. Особой драматургии хореографической тоже нет, и танца как такового. Только отдельные фрагменты в финале. Но есть история взаимоотношений, история характеров. Две очень разные женщины. Одна — рассудительная и скрытная. Другая — эксцентричная и эгоцентричная, непонятно, как прожившая жизнь. И есть танцевальная фигура, она то получается, то не получается. А не получается потому, что одна из женщин не хочет, из мести. Постоянные неудачи тоже двигают сюжет. Главный герой, бодрый изо всех сил Какаду, на самом деле приезжает на юбилей после инфаркта. Это выясняется совершенно неожиданным образом — Какаду делает вид, что у него есть тайная личная жизнь, а на самом деле уходит с репетиции в номер и колет себе лекарства. И ему все время кажется, что вот сейчас он не сможет поднять партнершу. И нам, конечно, кажется вместе с ним. А вдруг упадет замертво? Это история абсолютной идеи фикс — сделать то па, которое они не завершили, расставшись.
— Насколько важно, что они любители? Сейчас снимается много спортивных драм, но в реальности, кажется, профессионалы никогда бы не пошли на такие жертвы, им не знаком такой экзистенциальный накал.
Александр Миндадзе: Они из-за этого накала и не стали профессионалами, из-за жизни, которая победила. Там ближе к финалу есть сцена, когда эксцентричная танцовщица поднимает ногу над обеденным столом и показывает: «Если бы я тогда сделала вот так, то мы были бы давно чемпионами... Но я не сделала, и вот смотри, внук клянчит у тебя мороженое». Иногда в жизни все зависит от поворота ступни. Тогда жизнь победила. А теперь что с ними? Последняя вспышка?
— Эта вспышка для них — действительно бегство от жизни? Или, наоборот, попытка прожить эту жизнь полностью?
Александр Миндадзе: Второе скорее. В «Параде планет» был четкий мотив бегства от своих общественных ролей, от жизни. Здесь, наверно, это тоже есть, но не на первом плане. На первом плане скорее желание любой ценой вспыхнуть, дотанцевать. Все происходит в очень быстром темпе. Это история, которая длится час сорок, час пятьдесят, и она могла бы быть снята одним планом, настолько она стремительна.
А кончается все тем, что надвигается та самая обычная жизнь, которую до этого было трудно представить. Было невозможно заподозрить, что у этих обезумевших людей, которые пыжатся изо всех сил, есть еще что-то. Но вдруг выясняется, что есть у них семьи, которые приезжают поболеть за своих. Герои растворяются в нормальной жизни: у одной религиозный муж, и она этого мужа любит, у другой тоже какой-то мужчина, который готовит на кухне суп, потом оказывается, что это не любовник ее, а сын.
— А что у вас с кастингом? Спрашиваю, потому что все наши звезды вроде бы как раз именного того возраста, им всем по 46-55 лет.
Александр Миндадзе: Да. Занимаюсь кастингом. Но я, увы, избалован, мне трудно, работал с Олегом Борисовым. Этим, думаю, все сказано. А ведь эта роль для него, еще пятидесятилетнего, времен «Парада планет». Видите, я опять об иллюзиях. Это ведь история об иллюзиях, обо всех нас, и обо мне в частности. Впадая в утренние, беспощадные размышления, острые как ножи, ты думаешь: а не заблуждаешься ли ты в том, что искусство все еще важнее жизни?
— То есть романтический, барочный универсум вступает в конфликт с миром маленьких частных дел? И все это происходит внутри одного человека?
Александр Миндадзе: Надеюсь, вступает. После танцев появляется обычная жизнь, и мы наблюдаем за ней: заказ еды в ресторане, внимательное изучение меню, придирчивое обсуждение качества поданных блюд, наслаждение от еды. Конечно, все это присутствует, с почти публицистической детализацией. Темп становится другим, все замедляется. Домашние привычки, домашний жаргон.
— А как этот бытовой пласт создается?
Александр Миндадзе: Вот так и создается. Все за одним столом. Поначалу я думал, что буду как-то продлевать истории этих людей друг без друга, но потом решил, что это слишком развернуто, и сделал так, что они оказываются за общим столом. Разговаривают о том, что у нее дома ремонт, и одним мастерам можно доверять, другим нет, а у него сложные отношения с дочерью...
— Это будет копродукция или чисто российский фильм?
Александр Миндадзе: В партнерах — студия братьев Дарденн, еще англичане. По времени: репетиции с балетмейстером ориентировочно будут где-то в конце года, съемки — в начале следующего. В самом конце зимы мы надеемся впервые выйти на натуру: из гостиничных залов и коридоров — на лед замерзшей реки. Это большая финальная сцена. И, конечно, ее надо снимать в самую последнюю очередь, окончательно понимая уже, что снимаешь.
— Насколько для вас принципиален вопрос локации? Эта история привязана к российской почве?
Александр Миндадзе: Это сложный для меня вопрос, до сих пор нерешенный. Если бы я нашел актеров в России, я бы это снимал где угодно. А пока я не хочу принимать какие-то окончательные решения, не хочу сбивать энтузиазм людей, которые ждут своих проб. Существуют, конечно, экономические вопросы, но, на самом деле, главный вопрос в том, где я найду артистов нужного уровня.
— Два ваших последних фильма были историческими реконструкциями, при всех оговорках, связанных с универсальностью конфликтов. Будет ли в «Паркете» каким-то специальным образом отражен дух времени? Дух современности. Я имею ввиду на уровне декораций, локаций, костюмов, типажей.
Александр Миндадзе: Я надеюсь, что и в этот раз все будет не впрямую, не буквально. Мне интересно, что это замкнутое пространство, внутри которого герои находятся на протяжении почти всего фильма.
— Замкнутое пространство... Значит ли это, что все будет сделано на крупных планах, «восьмерках»? Или будет, как в ваших прошлых фильмах, нарезанное, нервное, истерическое пространство, которое бьется на осколки?
Александр Миндадзе: Скорее, это праздничное пространство, а не истерическое. Там много музыки, людей, в том числе молодых, молоденьких девушек, и главный герой пыжится, чтобы показать, что он тоже все еще молод.
— Какая-то пляска смерти.
Александр Миндадзе: Очень может быть. Что касается восьмерок, то сейчас предугадать невозможно, притом, что в сценарии я всегда пытаюсь писать экран, буквально вижу каждую сцену, но окончательные решения впереди.
[Интервью с Александром Миндадзе] Все смывает волна. // Сеанс. №66.