Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Ольга Касьянова о фильме «Милый Ханс, дорогой Петр»
Мир хрупкий, как стекло

В заграничном прокате (который, в отличие от российского, уже точно состоится) третья картина Александра Миндадзе будет называться проще: My Good Hans. В ее центре вовсе не дружба советского и немецкого инженера накануне войны, как уже года три обещали различные аннотации фильма, а только милый Ханс, один как перст, — и та радиация предчувствия, которая медленно сводит его с ума. А дорогой Петр, его загадочная русская душа, его жена и дети, — все, кто нашему зрителю понятнее и ближе — все они мелькают исключительно в боковом зрении и расфокусе. Иногда видны одни только затылки. Поэтому первое, что нужно сделать, приступая к новому фильму Миндадзе, это срочно забыть все аннотации и понять, что название тут — не эпистолярная дружеская рифма, как может показаться, а нежное обращение автора, который, безусловно, очень любит и стоящего в центре, но незнакомого Ханса, и едва видимого, но родного Петра.

Как и в фильме «В субботу», перед нами конкретный болезненный исторический момент. Май 1941, по молотово-риббентроповской дружбе немецкие инженеры и советские рабочие вместе изобретают увеличительное стекло нового поколения. Как и в фильме «В субботу», это длинный взгляд в бездну: горнило печки, булькающее стеклянное варево, ощущение приближающегося небытия. Но, повторяясь в мотивах, углубляясь в свою главную тему, Миндадзе создает совсем другое кино. Не задыхающееся, несущееся на всех порах, громко поющее об озлобленной жажде жизни, а тихое, изматывающее и шепчущее о разложении и неизбежности смерти. Вместо явной паники — беспричинная тревога, вместо свадьбы — похороны, вместо плясок под белорусские частушки «ой бражей-бражей» — нацистский парадный марш.

Четверо немцев сидят в гостиной и страшно переживают по поводу технической неудачи. Кричат, дерутся, пьют, говорят по душам. Один печется о закладной на дом, другой мучится от неоправданной амбиции. Третий, Ханс, больше молчит и смотрит красивыми арийскими глазами. Подчеркнуто фертильная Гретхен носит красное платье, вспоминает мужа, который бросил ее и ушел воевать, и красуется в его пилотке. «Патриотичненько», — комментируют коллеги. Нация разлагается, хотя по отдельности все четверо — хорошие люди, заеденные средой и страхом. Тот, что молчит и смотрит, знает это лучше других, видит нависшую над ними черную волну и дрожит от дурных предчувствий. Расшатываясь, он начинает делать резкие движения: взрывает котел, отказывается от любви Гретхен (осторожно: сексуальная сцена с применением шахматного ферзя) и влюбляется в советскую девушку, которая говорит: «Ты еще вернешься». Впечатляет не пророческая сила этой фразы, а то, сколько в медлительном фильме о предчувствии войны подано — мелким, почти закадровым пунктиром, — любви и взаимного тепла. Немецкая овчарка, принимающая на себя пули, мама погибшей на производстве девушки, обнимающая невольного убийцу своей дочери. И, наконец, миражный Петр, дважды спасающий жизнь странного немца. «Мой немой близнец», — представляет он Ханса гостям с кроткой нежностью жениха. После открытых братаний «В субботу» чувства «Милого Ханса…» кажутся не просто тихими — они именно что эзоповски немые, и если зритель не открыт им, не готов быть внимательным и благосклонным, для него вся середина фильма, обрамленная двумя эмоциональными всплесками в начале и конце, покажется невыносимо пустой.

Сам Александр Миндадзе готов к резкой реакции на фильм и предлагает воспринимать его как тест на собственное состояние. Если вам не тревожно на длинной сцене побега Петра (раздолбанная колымага на кривой дороге двигается со скоростью ниже человеческого шага), если глаз режет эксцентричный монтаж (еще более контрастный и рубленный, чем раньше), а слух — сливающаяся в общий гул немецкая речь, — не расстраивайтесь. Лучше радуйтесь своему внутреннему спокойствию, душевному комфорту и отсутствию навязчивых предчувствий. Но если настроение зрителя совпадает с настроением автора, «Милый Ханс, дорогой Петр» раскрывается как необычайно оригинальное и мощное антивоенное кино.

Именно антивоенное, а не патриотическое. Несмотря на то, что в нем есть искренняя антифашистская/просоветская нота: российский режиссер снимает фильм с точки зрения немецкого инженера, и, несмотря на равную человеческую симпатию ко всем героям, он выводит русских с этой перспективы далекими, святыми миражами, а для немцев оставляет в качестве единственной положительной развязки самоубийство. Но сам факт этой немецкой точки зрения, точнее сквозящее в ней утверждение, что немцы — такие же жертвы, как и русские, что наступающий также лишен свободы, как и обороняющийся, что вообще нет наступающих и обороняющихся, а всегда есть просто люди, которых кто-то насильно заставит убивать — все это делает историю универсальной. Авторский голос прощает и не прощает, винит и не винит. И это многих будет раздражать.

Есть в «Милом Хансе…» и на уровне драматургии, и визуальных решений что-то, что делает его «неудобным». Неудивительно, что у него было столько проблем с утверждениями и финансированием, несмотря на актуальность темы. И да, по форме это тяжелое, неуживчивое кино, — особенно на фоне предыдущей работы. Но оно действительно очень нужное. Оно по-новому рассказывает известную гуманистическую истину о том, что нет плохих наций, есть черная волна исторической неотвратимости, которая поглощает каждого отдельного человека. И никто, вообще никто — от нее не застрахован.

Стекло, которое разрабатывают для микроскопов, уже через пару недель может встать в военные бинокли, чтобы одни могли лучше целиться в других. Даже писать такие слова страшно. Каково было снимать об этом целый фильм — не представляю.

Касьянова О. Мир хрупкий, как стекло. // Сеанс. Рецензии. 2015, 24 июня

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera