Выезжать ежедневно на плато нужно было затемно, с тем чтобы к восходу уже начинать съемки. Световой день был коротким. Нередко вместо того, чтобы снимать, мы восстанавливали разметанные за ночь пургой и заваленные снегом декорации. И тут уж было не до чинов — орудовали лопатами и артисты, и вся съемочная группа. Исключение делалось только для Грибова. Два раза в неделю Грибов должен был являться в Москву на спектакль. Операция «Грибов» проходила таким образом: в Москве, после спектакля, Грибов садился в «Стрелу» и утром был в Ленинграде. Машина отвозила его в аэропорт «Ржевка» прямо к самолету. По договоренности, самолет стоял уже на полосе и опаздывал со взлетом на двадцать минут — иначе не получалась состыковка со «Стрелой». После этого — четыре-пять часов болтанки в самолете «ИЛ-14», и Грибов прилетает в Кировск. Час — на «реанимацию», как говорил Алексей Николаевич, и сразу же к съемочной камере, на Росвумчор. Через два дня все повторялось, но в обратном порядке. Для пожилого Грибова это было нелегко.
Первой встречи с Грибовым я, честно сказать, побаивался и тщательно к ней готовился. Все-таки соратник самого Станиславского! Я произнес длинную речь с употреблением различных «Станиславских» терминов: «сверхзадача», «сквозное действие» и все такое прочее. Грибов внимательно наблюдал за мной. Видимо, меня ему было жаль. «Ты хочешь сказать, что Храмов жадный?» — спросил Грибов. «Да!» — подтвердил я. «Ну, так и говори: „жадный“», — посоветовал Грибов. Будучи профессионалом высочайшего класса, он не любил абстрактных рассуждений, но реагировал на каждое толковое предложение с полуслова. Для него репетиция с серьезным партнером Николаем Волковым или с чукотским каюром Геной была одинаково важна. Первый его совет, касавшийся работы режиссера с актером, был наглядным. «Ты козу когда-нибудь пас?» — спросил Грибов. «Нет», — удивился я. «Вбиваешь колышек, — продолжал Грибов, — привязываешь к нему козу. Она ходит по кругу и пасется. Чем длиннее веревка, тем больше козе простору и травки. Она думает, что пасется на свободе, сама по себе, и молочка прибавляет. Держи артиста на длинной веревке! Но все-таки держи!» Я свято придерживаюсь его совета! Сперва меня пугали, что Грибов увлекается спиртным, но ни разу на съемках нашей картины ничего такого он себе не позволил.
В несъемочные и нелетные дни Грибов бродил по гостинице и томился. Однажды в мой номер явился официант с тележкой, уставленной всякими разносолами. «Алексей Николаич велели сказать, — объявил официант, — что оне приглашают вас отобедать!» Я был потрясен старорежимными ухватками молоденького официанта, а также невиданной сервировкой. Стол был накрыт на две персоны по всем ресторанным правилам и уставлен всякими соусничками и хрусталем. Ничего такого в городе Кировске просто не могло быть по определению. Я стал ждать. Пришел Грибов. «У вас праздник?» — спросил я. «Да нет, заскучал от безделья. Сейчас пообедаем. Садись». Грибов принялся меня угощать и одновременно наставлять. «Нет, не так начинаешь, — озабоченно говорил он, — налей сначала в эту рюмочку, а потом вот сюда клади семужку». Он подкладывал мне закуски и советовал, что с чем сочетать. Ничего он не пил и мало ел, но вскоре возникло впечатление, что он слегка пьян. Видимо, пьянило его предвкушение, обстановка и сам по себе гастрономический процесс. Глаза его блестели, он раскраснелся и стал мне рассказывать про старомхатовские пиры, про великих собутыльников и партнеров, с которыми ему привелось служить в театре. О своем пристрастии он говорил с добродушным юмором, как человек, наблюдающий со стороны. «Если я запивал, никто меня по Москве не мог разыскать, — хвастался он, — а я на ипподроме в конюшнях скрывался! Но я, как честный человек, театру преданный, за неделю предупреждал, чтоб готовили замену!» После торжественного обеда Грибов меня поблагодарил. «За что, Алексей Николаич?» — удивился я. «А если б мы с тобой вот так, не спеша, не пообедали, я бы, может, и запил!» — пояснил Грибов. Охватывала, видимо, старого мхатовца тоска зеленая в нерабочее время! Потом я узнал, что Грибов к этому обеду долго и настырно готовился, а с официантом даже репетировал. Работать в кино — большое счастье, хотя бы потому, что встречаешься с необыкновенными, яркими людьми.
Мельников В. Жизнь, кино. СПб.: Сад искусств, 2005.